Читать книгу "Призрак былой любви - Джудит Леннокс"

Теперь мы сидели в саду за Красным домом, на небольшой лужайке с каменной нимфой. Мэтти лежала на тропинке под кустами лаванды. Дресс-код, которому она следовала, видимо, не позволял ей делать скидку на жару: она была в черном от шеи до лодыжек. Над ней жужжали пчелы, она беспечно от них отмахивалась.

Мы немного поговорили о событиях 1939 года. Потом в отдалении раздался грохот. Мэтти, наушниками отгородившаяся от звуков внешнего мира, даже не подняла головы, но Тильда вздрогнула и встала с кресла.

— Извини, Ребекка, я на минутку. — Она медленно пошла к дому.

Я отложила в сторону блокнот и ручку. Сад с его потайными аллеями и гирляндами из роз, казалось, должен был радовать меня, но мне было тоскливо. Остаток недели надлежало провести с отцом, и эта перспектива повергала меня в уныние. И хотя я рада была бы сказать, что ни разу не вспомнила о Тоби после его последнего визита, но это была неправда. Думая о нем, я испытывала одновременно гнев и сожаление. Гнев на себя — за то, что сразу не разглядела, что он представляет собой на самом деле, сожаление — оттого, что он явился ко мне не в лучшее для меня время: в квартире беспорядок, пыль; голова грязная; с работой не все ладится.

Вернулась Тильда.

— Робби угодил мячом в парник для огурцов, — объяснила она. — Мальчики стекла убрали, но он все равно расстроен, поэтому я сказала, чтобы он накрыл стол к чаю.

— Сладкие сэндвичи, — сказала Мэтти, вытащив из ушей наушники. — Робби всегда делает сладкие сэндвичи. Б-р-р.

— Ты останешься на чай, Ребекка? — спросила Тильда.

Я отказалась — и не из-за сладких сэндвичей: мне нужно было подготовиться к поездке в Йоркшир.

— Мелисса пригласила нас с Джоан до конца недели пожить на даче, — добавила Тильда. У Паркеров была дача в одном из графств, расположенных к юго-западу от Лондона. — Там нет телефона. Если тебе что-то понадобится… — Она нахмурилась. — У тебя есть домашний телефон Патрика, Ребекка? Нет? У него есть ключ от моего дома. Если нужно, он тебе его даст.

Каменный дом моего отца стоит особняком у дороги, что петляет по холмистым болотистым пустошам Северного Йоркшира. Построен он был более ста двадцати лет назад. За это время камень потемнел, а когда идет дождь, вода, стекающая со склона холма, собирается в лужи в саду Дом находится в миле от ближайшего селения и в восьми милях от поликлиники и супермаркета. Отец машину не водит, а с тех пор, как автобусные компании были приватизированы, автобус мимо его дома проходит всего два раза в день.

Я приехала к отцу в понедельник лишь под вечер: тащилась в пробках, образовавшихся на дорогах по случаю выходного дня.[33]Я с трудом втиснула свой автомобиль в узкую подъездную аллею и потащила в дом тяжелые сумки. На кухне мы выпили чаю с эклсскими слойками. Разговор не клеился, прерывался и глох, как моя «фиеста» на крутом подъеме. В кухне внешне царил спартанский порядок, но на всем лежал налет въевшейся грязи, что шокировало даже меня. Дом — последняя мечта отца — был слишком большой для одного человека; они с мамой переехали в Йоркшир за два года до ее смерти. Лестницы, как и подъездная аллея, были крутыми и узкими; подъемные окна плохо открывались, в щели заливалась вода. В ванной комнате под потолок был подвешен бак; саму ванну, чугунную, с высокими бортиками, приходилось наполнять часами. Зимой, стоило высунуть голову из-под одеяла, изо рта шел пар.

На следующий день я повезла отца в супермаркет. Почти все, что я клала в тележку, он вытаскивал — цена не устраивала. Я заметила, что его маленький холодильник почти пуст: открытая консервная банка с недоеденными фрикадельками, прикрытыми жиронепроницаемой бумагой, одинокая сардина подозрительного вида на блюдце. Отец хвастался, что при правильной экономии батона хлеба ему хватает на целую неделю. Я готовила ему традиционные британские блюда, которым отдают предпочтение люди его возраста: рагу, жареное мясо, пироги. Без чеснока и специй, и никаких макарон. Отмыла дочиста напольную плитку на кухне, навела идеальный порядок в шкафах — так старательно я и у себя редко убирала. Выполола сорняки в его саду, нашла лавочника, который пообещал доставлять ему продукты, а вечерами читала. У отца была большая библиотека — сотни книг; до выхода на пенсию он преподавал английскую литературу. Ему нравились произведения, где описывались пылкие и утонченные чувства, но в жизни он страсть не признавал, считая, что это фальшь и потакание собственным желаниям. Особенно он любил литературу елизаветинской эпохи и времен короля Якова I — изящные сонеты, совершенные поэтические миниатюры. Мама, по профессии каллиграф, художественно оформляла его любимые стихи. Один из них висел в рамке в комнате, где я спала. «О дух того, кто полюбил, но умер, не зная божества любви…»[34]

Утром того дня, когда я уезжала домой, отец на велосипеде отправился в деревню, чтобы купить мне ветчины на бутерброды. Я могла бы объяснить ему, что мне не нужны бутерброды, что я спокойно могу перекусить на придорожной бензоколонке. Или что я вообще не люблю ветчину. Но я промолчала, ведь он хотел мне угодить. Отец нахлобучил на голову шляпу с низкой тульей, прицепил специальные зажимы на подвернутые штанины своих брюк, сел на старенький велосипед и медленно, виляя из стороны в сторону, покатил вверх по склону холма. Шмыгая носом, я отвернулась и быстро пошла в дом.

Обратный путь в Лондон был долгим и утомительным. У Нортгемптона движение на дороге застопорилось. По радио сообщили, что на автостраде очутился какой-то умалишенный и, как следствие, произошла авария. Небо было затянуто свинцовыми тучами, в неподвижном воздухе висела гроза — идеальная погода для помешательства. Домой я приехала на два часа позже, чем планировала. На крыльце меня ждал, дымя сигаретой, Джейсон Дрейк, мой самый нерадивый ученик. Ему было девятнадцать лет. Симпатичный и безнадежно ленивый, в минувшем году он завалил экзамен по истории по углубленной программе средней школы, и все шло к тому, что он опять его не сдаст. Если Джейсон приходил на занятие с невыполненным домашним заданием, что случалось почти каждый раз, он неумело пускал в ход свое обаяние, что меня раздражало, а не умиляло. Он был неглуп, но предпочитал не напрягать свой ум. Но особенно меня бесило то, что его блаженная уверенность в собственном прекрасном будущем была, по всей вероятности, оправданна: его отец был не последним человеком в Сити и Джейсон надеялся, что тот использует свое влияние на пользу сыну.

Сегодня его поведение раздражало меня больше, чем обычно: он флиртовал со мной в снисходительно-равнодушной манере, даже не пытаясь скрыть зевоту. Целый час мы разбирали материал — говорила одна я — о падении влияния Либеральной партии, потом Джейсон ушел, а я представила, что в следующем году мне придется взять новых учеников, дабы хоть как-то свести концы с концами, и мне стало ужасно тоскливо. «Боже правый, Ребекка… неужто опять взялась за репетиторство?» Я вытащила из-под стола коробку, что в последний раз привезла от Тильды, но просматривать ее содержимое почему-то не хотелось. На самом верху лежали пожелтевшие фотографии, вырезанные из газет: рыбацкое судно, портрет молодой Тильды — серьезное лицо, длинные распущенные волосы. Я прошла к холодильнику, налила себе большой бокал вина, но алкоголь меня не взбодрил. Меня преследовали — пусть и с перерывами — бывшие возлюбленные и неоперившиеся юнцы. Мое финансовое положение оставляло желать лучшего: на аванс, что мне выдали за биографию Тильды, мне с трудом удастся протянуть полтора года, пока я буду работать над книгой. Мне уже пошел четвертый десяток, а у меня нет ни мужа, ни ребенка, ни стабильного дохода. Если бы не винные пары, мешавшие мне мыслить ясно, я бы, наверно, села на ковер посреди комнаты и завыла. Я вдруг вспомнила, что у меня крошки во рту не было с тех пор, как я съела бутерброды на автостраде. Интересно, хватит ли мне денег на пиццу? Порывшись в сумочке, я достала кошелек, открыла его и вытащила клочок бумаги, на котором Тильда записала домашний телефон Патрика.