Читать книгу "Спасители града Петрова - Владимир Васильевич Каржавин"

Но Еремею алкоголь добавил храбрости. Взмахнув отнятым ружьём, Еремей вонзил штык солдату в бедро. Тот заорал благим матом, и на крыльцо дома тотчас же выбежали Клеман и Поль.

Видя, что виновник шума не Донадони-Ярцев, которого он так ждал, Клеман пришёл в ярость:

– Взять его! – скомандовал он, указывая на Еремея.

Но Еремей, сам в прошлом солдат, сдаваться не собирался. Раздухарившись не на шутку, он продолжал орать и махать ружьём со штыком.

Выполнить команду Клемана было некому: один солдат валялся на земле, корчась от боли; второй, лишённый оружия, не знал, как быть. Выручил Поль. Резко метнувшись к Еремею, он засадил ему прямым в челюсть, да так, что ружьё отлетело в одну сторону, а Еремей в другую. Боксёрских навыков Поль не утратил.

В темноте во дворе разбираться было сложно. Клеман сделал знак всем зайти в дом. Солдат поднял и подхватил за плечи раненого товарища. Поль потащил за шиворот ничего уже не соображавшего Еремея.

Крутов почувствовал, как бьётся сердце. И он решился. Подойдя к поленнице, сняв несколько чурок сверху, он стал прощупывать пространство между стенкой сарая и дровами. Ага… вот! Он вытащил сначала пустую банку из-под краски, а затем что-то, находившееся в ней и завёрнутое в платок. Развернул – табакерка!

…В тот момент, когда он перелезал через изгородь, во дворе раздались голоса. Но это его уже не волновало. А через несколько минут Алексей Крутов отвязывал своего коня, спрятанного в чаще леса. Дальше – в путь! Как проникнуть в город и выбраться из него, минуя сторожевые посты французов, Ярцев ему подробно объяснил.

* * *

Он шёл, шёл, с трудом пробиваясь сквозь лесную чащу. Ранен он не был, но силы были на исходе. Утром с первыми лучами солнца они с Алексеем Крутовым двинулись в путь к своим. Гнали по дороге, как могли, и поначалу всё шло гладко, пока они не нарвались на жандармский патруль. Патруль состоял из пяти всадников с офицером и предназначался для отлова дезертиров – в первую очередь иностранных солдат Великой армии, – а также бродяг, беглых арестантов и прочих уголовников. Ярцеву и Крутова сделали знак остановиться.

Жандармов Ярцев узнал по жилетам и штанам из жёлтой кожи и синим воротникам с красным кантом. Вчера, когда его конвоировали по территории Нижнего замка, он имел возможность увидеть группу жандармов, отдыхавших после патрулирования. Они разместились кружком, а в центре сидели со связанными руками двое солдат в грязных мундирах и без головных уборов, – очевидно, пойманные дезертиры.

Времени на раздумье не было. Представляться капитаном Донадони, находясь в гражданской одежде и не имя при себе офицерской книжки, было бессмысленно – чем не дезертир? И Ярцев в разговоре с офицером объяснил, что они служат лекарями в больнице и следуют в Витебск.

– Оружие при вас есть? – спросил начальник патруля и как-то подозрительно посмотрел на Ярцева.

– Как тут без оружия, кругом разбойники, – спокойно ответил Ярцев.

На лице офицера мелькнуло злорадство:

– Так, значит, лекарь? А не тебя ли вчера конвоировали в Нижнем замке? Сбежал?!

Сколько секунд было в его распоряжении? Четыре? Три? А может, всего две? Но их Ярцеву хватило, чтобы дать условный сигнал Крутову, означавший: прорыв! Хватило и на то, чтобы выхватить спрятанный под сюртуком пистолет и выстрелить в офицера. Оставшись без командира, остальные жандармы поначалу растерялись и принялись беспорядочно палить из ружей по удаляющимся всадникам. Но вскоре один из них принял команду на себя. В результате четверо бросились в погоню, оставив пятого с раненым офицером.

Кони у французов были лучше. И вскоре Ярцев с Крутовым почувствовали, что их настигают.

– Скачите, Пал Петрович! – закричал Крутов. – Я их задержу.

Ярцев гнал, не оглядываясь, но выстрелы слышал чётко. Один, второй… ещё один… ещё… Потом выстрелы смолкли. А через несколько минут он почувствовал, что лошадь хромает, видимо, пуля задела её. Вскоре она пала.

Ярцев прислушался: за ним никто не гнался и, к великому сожалению, Крутов тоже. Трагизм положения заключался не только в том, что остаток пути ему предстояло идти пешим. Хуже другое: основная часть русских войск, включая штаб корпуса, передислоцировалась с того места, с которого три месяца назад он и трое казаков отправлялись в тыл к французам.

Уже стоял октябрь. Было холодно. Тропа петляла, временами исчезая в лесной чаще. Днём он ориентировался по солнцу и шагал вперёд, делая лишь небольшие остановки, чтобы собрать и пожевать созревшие ягоды шиповника или напиться из ручья. Картуз он потерял, сюртук ободрался. Но он всё шёл и шёл, понимая, что не дойти до своих и не представить хранящиеся у него сведения не имеет права.

* * *

Бивак 6-й артиллерийской бригады Финляндского корпуса генерала Штенгеля, пришедшего на помощь корпусу Витгенштейна, располагался вдоль небольшой речки с чистой водой, скорее ручья, через который в ряде мест можно было перепрыгнуть с берега на берег. К ночи дневной гул, состоящий из звона оружия, мычания волов, ржания коней и говора солдат заметно поутих. Но окрестности продолжали дымиться от бивачных костров.

Огонь костров высвечивал силуэты пушек, смягчал холодную ночь. Небо то покрывалось облаками, то очищалось. Но дождя не было. Офицеры бригады, поужинав из полевой кухни, расположились в своих шалашах, которые заблаговременно соорудили солдаты. Не всем после Финляндии, где они проживали на квартирах, нравилось ночевать в шалашах у костра. Но что поделать: война есть война. А отдых, какой ни есть, необходим. Через несколько часов трубный звук известит подъём, будут разводы по караулам; снова задымятся полевые кухни и начнётся привычная для солдат и офицеров походная деятельность.

Спали не все. Командир бригады полковник Гогнидзе и несколько офицеров сидели вокруг большого костра, подбрасывали сучья и вспоминали былое. Когда к костру подошёл дежурный, Гогнидзе поднял голову и строго глянул на него: что случилось?

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, нами задержан человек в гражданском.

– Кто таков?

– Говорит наш, по званию капитан.

– Капитан и в гражданском?

– Так точно.

– Оружие при нем было?

– Был пистолет, забрали.

С минуту Гогнидзе раздумывал, потом сказал:

– А веди-ка ты его, братец, сюда,