Читать книгу "Панцири - Денис Евгеньевич Бурмистров"

здесь, на вершине! Мы наконец в своей стихии, и мы сеем смерть и ужас. Враги бессильны перед нами, перед нашей яростью. Они бегут, спасая свои жалкие жизни. Они прыгают вниз, падают, ломают себе кости. И над всем этим царим мы, королевская тяжелая пехота!

Я останавливаюсь, тяжело дыша. Я втыкая наш штандарт над захваченными позициями. Я кричу, хрипло и победно!

Под холмом наши перешли в наступление. Шагающий мимо Лучезарный Морган с уважением кивает нам своей светлоликой головой.

Я снимаю шлем. Я оглядываюсь.

Из всего отряда нас осталось четверо. Четверо окровавленных, закопченных, похожих друг на друга, как стрелы в колчане. Безликие и безымянные, как и все солдаты во всех армиях мира.

Я опустился на край перевернутого помоста. Свежий ветер растрепал мои волосы, принес приятный запах полевых цветов.

А вместе с ним и голос Фиалки, тихий, дрожащий:

– Ох, панцири! Мои бедные панцири…

19е, день Святого Лазаря. Вечер

Давненько я не брал перо в руки, дорогой мой читатель. Последние месяцы выдались вроде и скупыми на события, но мелочами закружили так, что ровным счетом не хватало времени и сил для возвращения к записям. Теперь же звезды сошлись, и я готов поведать вам о событиях прошлых дней.

Если вы с конца весны не покидали пределов страны, то точно должны слышать о нашей победе при Анде-Сидор. Армия «пепельных» разбита на голову и обращена в бегство, регент Дахурда лично явился для подписания перемирия. Вся страна три дня отмечала триумф, в столице с помпой открыли величественный памятник рыцарю-победоносцу, в чьем лике без труда угадываются черты его королевского величества.

Войска вернулись в гарнизоны. Особенно отличившиеся получили звание «гвардейские» с правом ношения золотых лент поверх собственной символики.

А я, как только поправился, сразу же взял отпуск и убыл домой, в Маэвенто, где до сего момента и нахожусь.

В эти первые осенние дни природа балует нас теплыми вечерами, и какой-нибудь поэт обязательно остановился бы под сенью резной беседки, вдохнул бы полной грудью терпкий хандрический воздух, окинул бы затуманенным от слез взглядом янтарные и алые веси старого парка, и до утра слагал бы хрустальные сонеты, полные светлой грусти о потерянной любви.

Увы, мне не доступны образность и витиеватость стихотворной формы, ко мне не прилетает легконогая лирическая муза. Вместо рифм и полуголых вдохновительниц этим вечером ко мне заявился господин Караско, а с ним, пара кувшинов хорошего киссанского. И вот теперь, расположившись на веранде родового поместья Ормандо, ведем неторопливые беседы, потягивая терпкое вино и поглядывая на редеющий сад.

– Давай поднимем бокалы, дорогой родственник, за нашу солдатскую долю! – предложил тост старый рыцарь. – Как говорится, чтобы шлем в пору и чтоб в поводьях не запутаться!

Отсалютовали, выпили.

– Как тебе ощущается в чине шевалье? – с прищуром спросил господин Караско. – Это уже не какой-то «белый кавалер», теперь всё серьезно, со всей ответственностью. Обожди, еще взвоешь от всех этих балов, охот, турниров. Только захочешь у камина вечером скоротать, а тут уж герольды на пороге: «Вставайте! Господину кабана взять захотелось!». И всё, считай, выходные коту под хвост.

Я лишь кивал на брюзжания родственника, а сам размышлял о том, что господин Дитрихштейн, наверное, изрядно рисковал своей репутацией, вступаясь за меня в споре с генералом Бебраксом. Да еще и в присутствии короля!

– Хотел бы я посмотреть на рожу Бебе, когда вы подняли флаг над тем холмом, – рассмеялся Караско. – Бьюсь об заклад, то еще зрелище!

– Интересно, король как-то наказал его? – спросил я.

– Наказал? За что? Посылать солдат на смерть – обязанность генерала. Нигде не сказано, что он должен делать это исключительно разумно. А вот вводить в заблуждение августейшую особу – это непозволительная дерзость. И, я так думаю, за такой проступок ждут нашего пухлого рыцаря дальние негостеприимные гарнизоны.

Я бы поспорил с моим новым родственником о генеральских обязанностях, но тут на веранду вошли моя дражайшая супруга со служанкой. Новое платье было Леоноре к лицу, но оно тоже не могло скрыть заметно округлившийся животик.

Леонора сделал приветственный книксен, произнесла с улыбкой:

– Отрадно видеть двух моих любимых мужчин вместе.

– А вот и моя обожаемая дочь! – воскликнул старый рыцарь. – Укрась же нашу мужскую компанию! У нас полно вина, историй и свободного времени!

– Спасибо, папенька, – улыбнулась Леонора. – Но, с вашего позволения, откажусь. Вино мне нынче не на пользу, а ваши мужские истории лучше оставлю для ваших мужских ушей.

– Да брось, посиди с нами, – махнул Караско.

– Нет, папенька, увольте. Пока солнце высоко, я хочу кое-что подготовить к отъезду моего супруга.

Леонора бросила на меня такой теплый и ласковый взгляд, что я тоже решил долго не засиживаться.

– Ну, как знаешь, – кивнул шевалье. – Доброго вечера.

– И вам доброго вечера, – кивнула в ответ девушка и удалилась.

– Ух, какая девчонка получилась! – восхитился Караско. – Умная, красивая, с характером. Вся в меня!

И добавил в какой уже раз:

– Обидишь – не посмотрю на регалии, разом уши отрежу!

Я для приличия кивнул. Если я свою жену обижу, то сам себе отрежу то, до чего дотянусь. Не устаю судьбу и богов благодарить за такой подарок, как она.

– К повитухе не ходили еще? – заговорщически наклонился ко мне рыцарь. – Кого ждете то?

– По виду девочку.

– Ну, не переживай! – хлопнул меня Караско. – Следующий обязательно парень будет! Хотя, если честно, девчонка тоже хорошо, отцовская отрада.

Подняли бокалы за детей, выпили.

– Как к твоем отъезду отнеслась? – спросил шевалье. – Поди, ругалась, плакала?

Я мотнул головой. Ответил:

– Переживает, но виду не подает.

– Дочь солдата, – с гордостью сказал Караско. – Вся в мать.

Мне вспомнился разговор с Леонорой несколько дней назад. Если честно, я его заранее боялся, пытался отложить, избежать. Я был уверен, что опять придется объяснять почему я такой дуболом, почему опять размениваю тихое семейное благополучие на дальние походы и тяжелую броню, почему не могу изменить своей природе и жить как остальные добропорядочные господа.

Но Леонора вновь смогла удивить меня.

Она обняла меня, посмотрела в глаза, и взяла с меня слово, что я всегда, даже в самый темный час, буду помнить о тех, кто любит и ждет, и знать, что всегда есть дом, в который нужно вернуться во что бы то ни стало.

Я с легким сердец дал ей такое обещание. Его я точно собираюсь выполнить.

Что удивительно, родители тоже перестали на меня давить. То ли на них повлияло присутствие Леоноры, которую они приняли, как родную дочь, и с удовольствием переключили на нее свои тепло и