Читать книгу "Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома - Константин Фрес"

погладила ее по голове. — Все не так страшно. Придется потерпеть, конечно, но сразу станет лучше!

— Больно, больно! — всхлипывала та.

Рози, словно нарочно гремя инструментами по железному поддону, сурово покачала головой.

— Нельзя быть такой трусихой! — сказала она. — У меня тоже нога болела. А госпожа Эрика раз! И поправила ее. Было немного больно, но терпимо. И ты вытерпишь!

Я невольно улыбнулась.

С таким складом ума, с такой решительностью Рози прямая дорога к Сестрам Умиротворения. Выучить яды и опасные лекарства, дозировки и рецепты… Да и небольшая толика магии у нее есть. Это тебе не простым хирургом быть.

— Рози права, — сказала я всхлипывающей девочки. — Потерпеть надо совсем немного. Тем более, что я дам тебе обезболивающую пилюлю.

— И больно не будет? — всхлипнула страдальца, подняв на меня полные слез и мольбы глаза.

— Почти, — сказала я.

— И держать ее не придется? Не надо связывать? — с надеждой сказала мать. — Это зрелище разрывает мне сердце!

— Да что вы, — ужаснулась я. — Она достаточно взрослая. Если уж привыкла к виду своей болезни, то вид крови уж точно перенесет. Ты не боишься крови, дитя?

— Да как будто бы нет, — неуверенно ответила девочка.

— Тогда милости прошу! — я указала на операционный стол.

Ну, это громко сказано — операционный стол.

На самом деле, это был просто стол, застеленный чистым полотном.

— Рози, пилюлю! — скомандовала я. И Рози, важная, серьезная, в длинном белом фартуке, как заправская сестра милосердия, поднесла пациентке пилюлю и стакан воды.

Девочка ее проглотила и послушно улеглась на спину. От страха глаза ее так и бегали, на лбу выступили бисерины пота.

— Теперь подождем, пока подействует, — как можно спокойнее сказала я. И обратилась к родителям девочки, топчущимся на пороге: — Вы можете присесть пока. Операция займёт совсем немного времени!

Я поддернула повыше платьице девочки, спустила чулок с больной ноги.

Воспаление было ужасным, огромным. Видно, чертов недоврач его вскрывал, но не прочистил.

Вредитель! От этого стало только хуже. Оно нагноилось с новой силой. Кожа вокруг него была багровой. Место, где врач вскрывал, было отмечено запекшейся кровью.

Рози деловито готовила перевязочные материалы, а я осторожно обрабатывала место операции спиртом.

Было видно, что пилюля уже подействовала. Девочка на столе сонно моргала, выражение тревоги и страха исчезло из ее черт. Но она все равно зорко наблюдала за моими действиями.

Боится, значит.

Я взяла скальпель и показала его девочке.

— Вот этим я сейчас буду водить по твоей ноге, — сказала я. — А ты мне скажешь, чувствуешь что-то или нет.

Ее нагноение так разбухло и наболело, что вряд ли она ощутила б боль пореза даже без пилюли.

Но кричащая и брыкающаяся пациентка в мои планы не входила.

Я провела по здоровому участку кожи, чуть касаясь. Такое прикосновение вызвало б ощущение щекотки, не более. Но девочка дрогнула.

— Чувствую! — тотчас завопила она.

— Тише, тише. Я всего лишь жду, когда лекарство подействует. Не собираюсь резать, — спокойно сказала я, тыча осторожно в нагноение. Девочка не среагировала никак. — А сейчас?

Я убрала скальпель, но девочка снова выкрикнула, что чувствует его.

— Ждем еще, — умиротворено произнесла я и коварно и сильно ткнула в нагноение. Уверенно провела разрез примерно в полтора сантиметра.

Кожа разошлась тотчас. Брызнул гной с сукровицей.

— Ай! — только и вскрикнула девочка, подскочив и усевшись.

Родители тоже вскочили со своих мест, готовые к крику, к насилию и боли.

— Что — ай? — спокойно спросила я, передав грязный скальпель Рози. — Уже все.

Взяв в руки полотняные бинты, я чуть надавила на нарыв, и из него полезло желто-зеленое, с кровью, содержимое.

— Больно? — осведомилась я деловито, очищая рану.

Девочка чуть поморщилась, глядя на мои действия, но мотнула головой.

— Не очень, — честно призналась она.

— Ну, и замечательно. Рози, готовь очищающую воду.

Я чистила и чистила, давила, пока вместо гноя не потекла алая кровь.

Ведро было полно перепачканных бинтов. Пациентка ойкала и кривилась. Иногда ее нога дрожала под моими руками, но в целом, девочка пережила стоически всю процедуру. И промывание тоже.

Да и чего бояться, если это совсем не больно?

— Вот и умница, — похвалила я ее, перебинтовывая ее ногу чистым бинтом. — Рози, настойку. Принимать по ложке в день. И на перевязки ходить.

— Еще чистить? — недовольно наморщила носик девочка.

— Вероятно, придется, — развела я руками. — Что ж делать. Если б сразу все было сделано хорошо…

— Может, оставить ее в стационаре? — коварно спросила Рози. Ей нравилось это новое, чуточку тревожное и пугающее слово — стационар. Да еще и подружек было мало. Она отчаянно скучала. А тут такой шанс заполучить и подружку, и зрителя в одном лице. — Чтоб не возит ее туда-сюда?

— Ну, если родители дадут согласие, — ответила я. — И оплатят койку, уход и питание за три дня. Навещать, разумеется, можно в любое время.

Девчонка на столе с любопытством смотрела на Рози. Та из-под стола, не мигая, смотрела на пациентку.

— Ну, если не трястись в коляске, — неуверенно сказала девочка, наконец.

— Мы позаботимся о тебе, — пообещала я. — А скоро у нас ужин, отличная мясная похлебка со свежим хлебом.

В общем, девочка осталась у нас, и Рози с удовольствием вызвалась ее опекать, хотя бы первый день.

Они болтали там, как две давние подружки. И я, спокойно выдохнув, отправилась к себе, отдохнуть и заняться Итаном.

Наверное, я вздремнула, пристроившись рядом с младенцем. С ним рядом было уютно и тепло.

Только проснулась я от криков, полных ужаса, и от света факелов, заглядывающего в наши окна.

— Что… что происходит?! — я подскочила, протирая глаза. Навстречу мне бросилась Ивонна, напуганная и заплаканная.

— Они говорят, что вы поджигаете дома! — твердила она, рыдая. Слезы страха градом катились по ее лицу. — Они говорят!..

— Да кто – они?

— Люди. Горожане. Их там сотня или даже больше! Они требуют вас выдать, или подожгут дом! — выдохнула Ивонна.

Я бросилась к окну, отдернула занавеску.

Внизу, под стенами дома, бушевало людское море.

Озлобленные люди выкрикивали мое имя с ненавистью. Пахло гарью.

Где-то в доме визжала и плакала моя сегодняшняя