Читать книгу "Неизвестный фронт Гражданской войны: конфликт между властью большевиков и крестьянской массой в Пермской губернии - Анжела Валерьевна Долгова"

неоднократно делались доклады об увеличении служащих, а с таким числом работников при такой обстановке… нормальный ход дела не осуществим»16.

В сводках Пермской губЧК за июль и август 1920 г. содержатся высказывания красноармейцев, по которым можно судить об их восприятии службы и отношении к ней. Красноармеец 492-го отдельного стрелкового батальона писал: «Служба очень плохая, порядка нет никакого, пища плохая. Лучше помереть. Не смотрели бы глаза на эту службу. Просидеть всю жизнь на этой проклятой службе, деваться некуда. Бежать не смею»17. Боец 6-го отдельного запасного батальона сообщал: «Очень здесь плохо жить. Хлеб, хотя был черный, да все-таки можно было биться. Очень голодно. Здесь солдаты волнуются. Пермь и Екатеринбург, Челябинск состоят на осадном положении или на военном положении. Очень дезертиров много: больше тысячи»18.

Другой красноармеец писал родным: «Здесь нам живется очень плохо. Хлеба дают один фунт с А. Суп варят через два дня и рыбу дают душную. Обмундирования не дают, босы, голодны все», «на день варят протухлую рыбу, кашу варят не молотую пшеницу. Обмундирования совсем нет, выдают лапти»19.

Красноармеец 438-го отдельного стрелкового батальона 103-й отдельной стрелковой бригады, мобилизованный из села Троице-Печерское Чердынского уезда, писал: «Я нахожусь в рядах Рабоче-Крестьянской доблестной Красной армии, исполняю честно добросовестно все, что прикажут и желаю вступить в партию коммунистов работать на благо народа, как все наши товарищи… Мы ходим босые, и нет у нас ничего. Но мы добьемся воли собственной рукой. Хотя и голодные, но не дадим паразитам больше встать на ноги. Здесь мы в глухой отдаленной местности – лесах, как волки живем. И из-за кого? Из-за проклятых дезертиров. Хожу босой. Даже лаптей нет»20.

Боец 18-го запасного полка, стоявшего в Перми, сообщал: «Был на фронте, защищал свободу. В то время дома хорошо зачистили, отобрали кобылу, тарантас. И еще этого мало, взяли корову, отобрали хлеб, стариков оставили на норме»21. И далее: «Обидно. Все мои товарищи дома. А я где нахожусь? Все виноват Волегов [Колегов. —А.Д.] – комиссар. Солдат в Перми масса, все босые, рваные, грязные, вши одолели. Молитесь за меня Богу, чтобы он спас меня. Молитесь все и молебны служите. Я не забываю Бога и не забуду»22.

Военнослужащий Пермского караульного батальона писал: «Здесь пришел приказ, чтобы со всех красноармейцев снять сапоги и надеть лапти, но солдаты не сдаются, не знаю, как будет дальше. Нас заживают хуже старого режима, так и не дают покинуть»23.

Направлявшийся на польский фронт красноармеец 17-й дивизии указывал в своем письме: «Мы едем снова на Варшаву. Кормят здесь очень плохо. Доедаем последних хомяков да мышей, а когда доедим, придется помирать с голоду»24.

Боец 6-й отдельной запасной батареи рассказывал: «Здесь у нас есть красноармейцы, имеют только по одной паре белья и то худое. Вши пешком ходят, сохраниться от них нельзя. Мыла не дают. Дают только одни лапти и то не всем. Наполовину ходят босиком. Хлеба дают 1И фунта. Приварок – рыба, есть приходится одну воду. Каша через день. Одним словом – житье плохое»25.

Красноармеец Пермской особой караульной роты жаловался: «Спокою нам совсем нет, гоняют каждый день в караул. Одна рота ездила, ее всю перебили, вернулось только 80 человек»26.

Служивший в 20-й Пермской караульной роте боец написал своему брату в деревню следующее: «Дорогой брат, мы живем в казарме, но отдыхать мало приходится, так что каждый день ходим на караул. Хлеба не хватает, только раз пообедать хватает. Суп варят – одна вода. То кипяток пей, то суп такой же»27.

Военнослужащий, наказанный за какое-то воинское преступление и переведенный в 5-ю штрафную роту, писал домой: «Что я посажен – это для меня и для вас лучше, потому что меня выбросят из партии, и я скорее освобожусь от службы… дурак, что я уехал из дома. Жил бы да жил дома и ничего бы не думал. Только стоило бы послать телеграмму в свою часть, что некому дома работать сенокосную работу и ничего бы за это не было»28.

Другое настроение было у арестованного дезертира В.А. Жданова, который пытался разжалобить советское начальство, написав в августе 1920 г. такое прошение: «Очень чежоло и плохо сидеть на ¾ фунта. Прошу у вас прощенье и вашу милось ко мне пожалоста. Простите меня за это преступление, что я убежал из рядов Красной армии или возьмите в робочую роту или жо отправляйте на фронт. Что хотите со мной делайте, только бы кормили досыта, давали хлеба больше. Как мне сейчас дают только ¾ в тюрьме. Если будут дават полтора или два фунта в армии или на какой-нибудь работе, мне хватит и я буду работать и буду доволен и никогда больше не позволю убежать из армии и буду служить верой и правдой Советской власти. Прошу вас простите мне и возьмите меня служить в ряды армии пожалоста. Мне очень чежоло и плохо сидить на фунта. Проситель Василий Антонович Жданов»29.

У красноармейца 430-го стрелкового полка, которому повезло устроиться письмоводителем, настроение было намного лучше: «Я служу письмоводителем в пулеметной команде. Живется хорошо. Получаю в день 1½ фунта хлеба, ½ фунта мяса, ¼ фунта рыбы, 30 зол соли в месяц, 7½ осьмушек табаку, 5 фунтов сахару. Был болен, в госпиталь не пошел потому, что там очень худо кормят и плохо обращаются»30.

Некоторые из красноармейцев, судя по сохранившимся письмам к домочадцам (задержанным цензурой и отложившихся в фондах ГАПК), ужасались тем бытовым условиям, в которых оказались на пунктах сбора в Перми. Красноармеец Пермского конного запаса описывал свое положение в самых мрачных красках: «Отсюда не пускают даже на 5 суток. В таких случаях пропадать на одном фунте хлеба и кипяченой воде или быть дезертиром. Многие товарищи уже это себе позволили, но я не решаюсь, то есть не хочу носить позорное пятно дезертира. Но если еще будет продолжаться так долго, то придется и самым крепким товарищам проситься в эту яму и получить имя дезертира. Что же, всего 100 верст от дому – приходится жить в таком положении… Не знаю, что и делать. Мне осталось только умереть с такой жизни. Нас матросов никуда не отпускают, а если отпускают, то только по болезни. Если ты мне не веришь, то сама попытайся, похлопочи обо мне. Найди себе уважительную причину или дай телеграмму, что находишься при смерти, и тогда меня отпустят. Если этим ты меня не вытребуешь, то я решаюсь бежать дезертиром, тогда что хотят