Читать книгу "Застенец 4 - Дмитрий Билик"

вновь и разрушая связь с заклинанием.

И теперь начал наступать сам. Шаг за шагом, сокращая расстояние между собой и противником. Со стороны это выглядело как сражение обычного мага с необычным правителем Падших — Испепеление, Огненный рой, Ружье, Длань Святости, Картечь.

Владыка отбивался от этой пустяковины, пусть не всегда изящно, но без особых проблем. Наверное, в какой-то момент он действительно поверил в собственные силы. В то, что перед ним обычный смертный, который дерзнул бросить вызов ему, великому Патриарху, главному генералу Падших.

Однако с каждым заклинанием, которое «не проходило», эфемерную оболочку Владыки в Потоке окутывала очередная линия, которая вела ко мне. Занятый защитой от заклинаний, он даже не понял, что теперь связан со мной, что называется, по рукам и ногам.

Это почувствовал лишь Экзарх. Я же говорил, что у него особая восприимчивость к Потоку. Однако Генерал даже не предпринял попытку помочь своему начальнику. Либо понимал, что это не имеет смысла. Либо уже строил планы на служение новому Владыке. Умный парень, с ним надо будет вести себя внимательно.

Когда все линии оказались натянуты, я лишь в одно мгновение притянул к себе гиганта. Наверное, со стороны подобное смотрелось забавным. Огромный колосс, теряя равновесие, устремился по одному только велению к крошечной человеческой фигуре.

И теперь, когда Патриарх оказался подле меня, я ощутил ужас, который исходил от противника. Среди десятков возможных смертей, которые могут его постичь, он предполагал все, но не то, что произойдет теперь.

Я поглядел на него последний раз и коснулся линии своего Пути. И все те линии, которые вели к Владыке, наполнились им, убивая сильнейшее создание в нескольких мирах.

Патриарх не кричал в муках. Его сознание покинуло могучее, извращенное Скверной тело, растворившись в Потоке. И я не сомневался, растворившись без всякого шанса обрести себя в том же самом виде.

Могучая туша гнилого мяса, прежде представлявшая собой силу и несокрушимость, стала распадаться на части, разлагаться на глазах, словно поглощаемая землей. Сказать по правде, в данном действии не было такой уж необходимости. Но я находил в этом действии определенный символизм. Ничего не должно напоминать о прошлом Владыке. Таков их удел — исчезать из памяти сразу же, как только появляется новый. Таков мой удел.

Я чувствовал, как прекратилось сражение. Как немногочисленные военные на нашем направлении, уже почти обезумев от бойни, удивленно спешат унести ноги, глядя на будто выключенных Падших. Они не понимали, что только всему темному воинству стало понятно, прошлый Патриарх погиб. И теперь у них новый Владыка.

И тогда самый сильный из оставшихся в живых тошкенов, если их существование, можно назвать жизнью, сделал свой ход. Старший, могущественный Экзарх, опустился на колени и прижал ребро правой ладони к голове. Жест полного подчинения.

Еще мгновенье и ему вторили все остальные. Кто-то сразу, кто-то с небольшим опозданием. Но вся орда, все темное воинство, растянутое сражением на несколько километров, опустилось на колени, принимая нового Патриарха. И тогда в Потоке я увидел, как моя линия приобрела новое ответвление. Я почувствовал власть, какой прежде никогда не чувствовал.

Все Падшие, как один единый организм ждали моих приказов. Все они были обращены к единственному желанию служить мне. Умереть, пожертвовать собой, но лишь бы Генерал Генералов оказался доволен. И тогда я мысленно произнес, но мое слово, слово верховного Владыки, услышал каждый последний тошкен.

— Продолжайте.

И побоище возобновилось с новой неистовой яростью.

Глава 20

Тошкены пронеслись бешеным вихрем по защитным позициям противника, оставляя после себя растерзанные тела, пропитанную кровью землю и смерть. Под моим внимательным взором, устремленным через Поток, упал в Волгу смятый кусок металлолома, бывший некогда стратегическим бомбардировщиком. Оказалось, что даже через несколько километров, воздействовать на предметы не так уж и сложно.

Попавшие под артиллерийский обстрел Падшие вытянули в этот мир заранее приготовленных клыканов и ревунов, устремившись к врагу со скоростью кавалерийского расчета. Тьма расползалась вокруг, заполняя собой все пространство. Опустошая и убивая. Теперь я понял, как пал тот Петербург и прочие города волшебного мира. Смертным невозможно было противиться мощи Падших.

Когда счет убитых пошел на десятки тысяч, когда окончательное сопротивление было сломлено и все мы оказались в шаге от ядерного удара, все прекратилось. Влекомые моей волей, Падшие ушли в предыдущий мир, на заранее заготовленный плацдарм, оставив здесь лишь трупы, растерянно летающие беспилотники разведки и нового Патриарха с верным кьярдом.

Я оседлал Ваську и направил его к Стене, угрюмо глядя на творение своих рук. Сейчас я понял Идущих по Пути. И почему они пытались меня убить. Гуанг Эг предрек случившееся и испугался. Что сказать, наверное, не зря. Подобное побоище могло совершить лишь ужасное чудовище. Или великий гуманист. У людей всегда была особая проблема с формулировками. Ведь называют бегемотом и гиппопотамом одно и то же животное.

Я ехал на Ваське мимо руин моего некогда родного города и с трудом узнавал местность. Вот сюда, в этот техникум, мы еще пацанами ходили зимой на футбол. Спортивный зал там был, наверное, самый маленький из всех, что я видел, обшарпанный, с потрескавшейся краской на половицах. Но тогда я был счастлив, как никогда.

На сто шестьдесят седьмой школе зимой всегда заливали каток. Мы бегали туда, хотя тетя мне категорически запрещала ходить до Дзержинки. И всегда понимала, куда я удрал. По раскрасневшимся щекам, соплям до подбородка и окоченевшим рукам, которыми я едва мог пошевелить.

У некогда зеленого сквера на Авроре, обустроенного аккурат перед появлением иносов, мы изредка сидели по вечерам, после тренировок. Обсуждали проходящих девчонок, смеялись и радовались жизни.

Как давно это было! Казалось, даже с кем-то другим. Мне стало невероятно совестно, что я не ценил все эти маленькие бытовые радости. Считал все происходящее не стоящим внимания. А ведь это и была жизнь. Самая настоящая.

Теперь на меня взирали лишь блеклые тени прошлого, которые и угадывались-то с большим трудом. И чтобы вспомнить о них, приходилось немало постараться. Теперь все безвозвратно ушло, без шансов вернуться.

Воздух пах гарью, резиной и почему-то жженым сахаром. Будто одна из бомб прилетела в кондитерскую в разгар производства.

Приземлившись на истерзанную артиллерией улицу Мориса Тореза, кьярд пробираться вперед по обломкам асфальта. А я чувствовал десятки обращенных на меня взглядов. Настороженных и уставших. Взглядов последних защитников Петербурга.

Стена сложилась, как карточный домик, когда мои линии пробежали к ней и коснулись оборонительного заклинания. К невероятному ужасу и одновременно облегчению тех, кто ее подпитывал.