Читать книгу "Пуля для певца - Борис Седов"

Яков Михайлович Тягайло, он же Тягач, пожилой, но еще крепкий мужик, криминальный авторитет, к мнению которого прислушивался даже городской смотрящий, не был исключением из общего правила и давно уже обзавелся фазендой, поскольку любил подчеркивать свою старорежимность, которую считал признаком солидности и основательности. Он не признавал всяких там новомодных офисов и практически безвылазно сидел в своей, как он выражался, берлоге, выбираясь из нее только в случае крайней необходимости. Оттуда и делами руководил.

Берлога была под стать хозяину.

Еще в конце восьмидесятых, как только представилась легальная возможность, Тягач отхватил себе участок соток в восемьдесят в Парголове, прямо у Шуваловского парка. До Тягача там тихо бедствовал какой-то полуразвалившийся Дом культуры, который Тягач приватизировал и тут же снес под корень. Потом к участку были приплюсованы еще соток пятьдесят за счет соседей из числа местных аборигенов, страшно обрадовавшихся тому, что их переселили из старых бревенчатых домов без водопровода и канализации в отдельные двухкомнатные хрущевки где-то под Гореловом. О реальной цене своих участков аборигены, понятное дело, и не задумывались.

Обосновался Тягач в трехэтажной доминекрепости с узкими, как бойницы, окнами. Меблировка соответствовала: всюду ковры, хрустальные люстры, резные буфеты и горки из красного дерева, глубокие удобные кресла, диваны с валиками, торшеры. По стенам были развешаны сверкающие начищенной медью барометры, лосиные рога, жанровые картины художниковпередвижников. Переднюю украшало чучело медведя, заваленного когда-то лично Тягачом на охоте.

Кроме домины-крепости, на участке имелись также баня, пруд с карасями и разнообразные хозяйственные постройки, крепкие и приземистые. Излишеств не наблюдалось, разве что пара застекленных теплиц с подогревом, предназначенных для бесперебойной поставки на стол свежих и экологически чистых овощей, да тир в подвале, который правильнее было бы назвать бункером и в котором Тягач любил побаловаться на досуге стрельбой из охотничьей двустволки-вертикалки «зауэр» образца 1956 года и двадцатизарядного пистолета «маузер К-96». Никаких других видов стрелкового оружия он не признавал и относился к ним с презрением.

Двухметровый кирпичный забор с установленными по периметру камерами видеонаблюдения и с десяток неприметных охранников, по внешнему виду ничем не отличающихся от стандартных окрестных мужичков, надежно оберегали покой хозяина. Соседи из числа простых парголовских аборигенов даже не догадывались, чем на самом деле занимается Тягач, и считали его кем-то вроде среднего ранга партийного или хозяйственного руководителя советских времен на пенсии.

Тягач соседей не обижал и жил с ними в мире и согласии. Выбираясь время от времени в Шуваловский парк на прогулку, он со всеми здоровался и никому не отказывал в мелких просьбах — денежек там одолжить до получки или бабушку чью-нибудь подбросить до городского собеса. Ну, а после того, как вдруг оказались заасфальтированными и прекрасно освещенными все прилегающие к берлоге Тягача непролазные проселки и из Шуваловского парка, как по мановению волшебной палочки, исчезли наводнявшие его с незапамятных времен хулиганы, соседи окончательно прониклись безграничным уважением к Тягачу и стали называть его не иначе, как благодетелем.

Тягач короновался еще в семидесятых, имел почетный стаж в виде добрых двух десятков лет лагерей и пересылок и держал сейчас практически весь север ленинградской области — от бывшей финской границы по реке Сестре и до нынешней. Ну, а после того, как под этого кряжистого шестидесятивосьмилетнего старикана с кустистыми седыми бровями легли еще и бензоколонки нефтяного олигарха Дерибасковича, его авторитет стал вообще непререкаемым.

Одну лишь слабость имел Тягач: пригрел старенького пейсатого еврея, бывшего знаменитого карточного шулера Зиновия Исааковича Гробмана, проигравшегося в свое время до смертельной закладки.

Тягач выкупил его и сделал чем-то вроде своего секретаря.

Многие удивлялись странной прихоти серьезного человека, гадали, чем же так угодил ему вышедший в тираж шулер. Да ничем. Просто Тягач навсегда сохранил воспоминание о том, как, будучи беспризорником в тяжелые послевоенные годы, он попал в детский приемник на каком-то вокзале и после этого долго болтался по разным начальникам, пока не попал в детский дом. Неизгладимое впечатление произвела на юного беспризорника манера общения начальников с простыми смертными — только через секретаря. Вот и реализовал Яков Михайлович, как только представилась возможность, свою детскую мечту — чтобы не он звонил, а его соединяли. Похожий на суетливую мартышку Гробман пришелся как нельзя более кстати, потому что вносил в этот процесс немало оживления.

И теперь Гробман суетился в гостиной тягачевской фазенды, расставляя стулья и вообще готовясь к приему дорогих гостей, которые должны были появиться с минуты на минуту.

С одной стороны овального дубового стола были аккуратно расставлены шесть стульев с высокими спинками, обтянутыми черной кожей, бронзовые пирамидальные шляпки обивочных гвоздей на них тускло мерцали в свете подвешенной к лепному потолку лампы под оранжевым абажуром с бахромой.

На столе в этот день была скромная закуска, а именно: икорка черная, икорка красная, также рыбка белая и красная, колбаска твердая, балычок, помидорчики свежие и маринованные, грибки соленые, маринованные и фаршированные зеленью, а еще жирные черные маслины, ветчинка и буженинка, язык отварной и холодец домашний с чесночком и хреном… А также несколько бутылок с водкой, коньяком, пивом и минеральной водой.

Напротив стола, у дальней стены, стояла обычная табуретка, которая была предназначена гостю особому, хотя и совершенно не почетному. И никаких разносолов этому гостю не полагалось, потому что гость этот будет держать ответ, а потом…

Двухметровые напольные часы в углу зашипели, и гостиная наполнилась мелодичным звоном. Не успели они отзвонить, как раздался стук в дверь.

— А вот и они, — сказал Тягач и пошел лично встречать гостей.

Гостеприимно распахнув дверь, Тягач шагнул в сторону, и в гостиную начали входить люди. Первым порог перешагнул Арбуз, за ним — Боровик, потом Роман с Лизой, и, наконец, двое братков ввели затравленно озиравшегося Самоедова.

— Этого туда, — Тягач указал на табурет.

Один из братков кивнул, и Самоедова усадили на табурет.

Браток присел на корточки и приковал одну ногу Самоедова к короткой цепи, одним концом прикрепленной к вделанному в пол металлическому кольцу.

— Спасибо, дорогой, — кивнул Тягач. — Можешь идти.

Братки удалились, и Тягач, повернувшись к Арбузу, сказал:

— Ну, здравствуй, Михайло Александрович!

— Здравствуй, Яков Михалыч! — ответил Арбуз.

После этого они обнялись крест-накрест и похлопали друг друга по спине.

Отпустив Арбуза, Тягач посмотрел на Боровика и улыбнулся:

— Не думал, что буду в своем доме мента принимать, но ведь ты же у нас не простой мент, верно?