Читать книгу "Новая женщина, или Кругосветка на колесах - Елизавета Ильина"

Связи между явлениями и людьми не подчиняются законам рационального ума. Мир живет по заданной партитуре, не слыша ее. А тот Безупречно Прекрасный Автор, кто ее сочинил, танцует под свою музыку, не глядя на нас. Даже безумный Ницше понимал: если Бог есть, то Он танцует. Кто еще способен петь и танцевать, аккомпанируя самому себе? И пусть весь мир подождет – Ему интересны лишь собственные игры и танцы. Если миру нужно – пусть позовут всем миром, и Он снизойдет, чтобы на миг явить свой космический танец ничтожным земным плясунам.

***.***.***

Мне повезло – три легких ранения за пять военных лет. После революции – работа по специальности. Во второй раз в жизни я попал в Нью-Йорк весной 1925 года, командирован набираться опыта как инженер метротоннелей. Выдалась возможность отыскать Мэри. Написал ей, она согласилась встретиться и приняла меня дружелюбно. Накормила и напоила чаем по-русски. Беседа задалась с первого взгляда. Мне пришлось говорить долго – ей хотелось побольше узнать о Советской стране, об СССР – так стала называться моя родина в 1922 году.

– Была бы помоложе, отправилась бы в Россию строить новый мир. Только социалистическая революция способна уравнять в правах мужчину и женщину, ведь так?

– Социалистическая революция уравняет кого угодно.

– Как ваша семья?

– Скучаю по жене. Уже два месяца в разлуке. Встретил ее на улице год назад. Ангел, летящий на велосипеде. Она совершенно другая. Неколлективная. Если все на трамвае – она на вело, вне толчеи, сама по себе, вне трудящих масс. Оберегаю ее, как могу. Хлопочу, чтобы приехала сюда ко мне.

– Расскажите о себе.

– Что же рассказать? Родился – учился – воевал – учился – работаю.

– Не то. О себе расскажите, как другу – тогда я тоже смогу пооткровенничать. Вы ведь за этим приехали?

Я озадаченно молчал. Мэри ждала, не шевелясь, будто соблюдая команду «замри», которой я не отдавал.

– Хотите, чтобы я раскрыл душу?

– Ну да. Поговорим душевно, по русскому обычаю.

Думал я недолго. В открытое окно мне закивали молодые яблони с розовыми плодами. Начал с волнением, но через пару фраз стал вещать как по сценарию, как чтец из радиотеатра.

– Есть очень важный день в моей жизни. Особенное чувство, какого ни случилось больше ни разу. Начну издалека. 13 октября 1913 года простоял всю заутреню, чтобы первый в России «Вечер речетворцев» не провалился. На моей ответственности лежало оформление сцены и конферанс, голос мой от волнения сел, но друзья мои, молодцы, так проникновенно орали об изнуренных жабах и их доителях, что публика восторженно рукоплескала. Да, мы хулиганили, даже богохульствовали, но в церковь ходили, и Первый Председатель Земного Шара от моей свечи зажигал свою свечу Спасителю, но разве кто всерьез радел тогда о душе – «мы устали звездам выкать, мы познали сладость рыкать» – о душе позаботимся на старости лет, когда придет пора собираться в последний путь. Не пришлось мне проводить любимого товарища в последний путь. Утром около восьми часов 27 июня 1922 года на вопрос хозяйки дома, трудно ли ему помирать, ответил «да» и вскоре потерял сознание, дышал ровно со слабым стоном, периодически вздыхая глубоко, дыхание и сердце постепенно ослабевало и в девять часов 28 июня прекратилось. Опущен в могилу на кладбище в Ручьях Новгородской губернии Крестовского уезда Тимофеевской волости, слева от входа, у самой ограды между елью и сосной. Мне сообщили письмом. Слово в слово. Я прочел и похолодел. Впервые в жизни я действительно, сильно, до боли в печенках испугался смерти, хотя до этого, на западном фронте и в гражданскую много смерти повидал. Не выпуская из рук горестного письма, я спросил себя: что я здесь делаю? Почему мой друг лежит в могиле, а я сижу в комнате, наполненной солнечным светом и ароматом первых яблок? Кто я? Зачем я здесь? Эти простые вопросы меня поразили, ударили в самое сердце так, что я почувствовал себя протухшей жабой. Я жил, мечтал о путешествиях, служил Отечеству, влюблялся, сочинял, дышал полной грудью, – оказалось полный пшик, я не знаю главного. Вечный покой меня страшит, ведь он означает небытие: меня – больше – нет – никогда. И в этот миг что-то внутри меня поднялось со всеми силами моего безумия и закричало: нет, я хочу быть! я хочу знать! С тех самых пор я живу, чтобы найти ответы на два коротких вопроса.

Мэри, сидевшая смирно, широко всплеснула руками и заговорила быстро, словно боялась не уложиться в никем не заданное время.

– Люди думают, что покой это беда. Когда человек говорит «хочу покоя», ему всего-навсего нужно, чтобы дети не шумели, или если человек с фантазией, чтобы недельку на необитаемом острове посидеть, от людей отдохнуть, – в общем, покоя хотят иногда, время от времени, ненадолго… Как говорит мой друг, всё это – птичье трепыхание души. Казалось бы, покой – бездействие, но, представьте, меня это состояние посетило на самой большой скорости. Мой друг, капитан в отставке, увлекается авиаспортом, давно, больше десяти лет, он уже пилот со стажем. В первый раз он позволил мне, вернее, заставил подняться вверх, на машине с велосипедными колесами, большими и тонкими, а мотор и пропеллер были сзади. Я паниковала, но вскарабкалась на маленькое сиденье между двумя крыльями, не птичьими, а лакированными, как у жука или таракана, а я-то мечтала вспорхнуть, как птичка. Конечно, перед полетом капитан меня муштровал по части управления и подтрунивал: если спросят, где научилась летать, скажешь, по самоучителю. Взлетать не трудно, посадка – вот проблема. Наконец я сжимаю руль и киваю механику, потом дроссель, педали – еще пару минут и птичка уже над землей. Лечу! И ничего больше не существует. В воздухе страх пропал, сменился полным покоем от полной, полнейшей свободы от всего, даже от тела. Я потеряла чувство времени, как бы оторвалась от мира. Очнулась, когда машину вдруг подбросило вверх, – ветер – тут только вспомнила про руль и педали. Всего пять минут высоко над землей, а ясность, что есть покой – на всю жизнь. Страх накрыл во время приземления, забыла про педали, но, как видите, всё обошлось. Спасибо другу – слетала покойно. Вот что со мною приключилось.

– Удивительно! И мой покойный друг, о котором я говорил, мечтал о полетах. Он даже слово новое выдумал – лётчик.

– Лёт-чик. Чик? Летающий птенчик?

– Скажите, почему вы не написали книгу о вашей кругосветке?

– Я собиралась. Делала наброски, потому что леди Дейзи, моя патронесса из Калькутты, выделила на это грант, сто долларов ежемесячно в течение года, при условии что книга будет называться «Новая Женщина в Стране Диких Гусей». Мужчин она называла не иначе как гусаками, но для книги взяла слово покорректнее. На публике она всегда была политически корректная дама. Я начала книгу, но, перечитывая написанное, увидела, что зациклилась на страхах и обидах, ведь дома я снова оказалась в крайне стесненном положении, без собственного угла, где можно сосредоточиться, побыть одной. Мне ведь не удалось получить денежный приз – не выполнила условия пари. Если бы не Дейзи, мне не удалось бы начать свой бизнес. Я честно написала ей обо всем – она поддержала, разрешила пустить грант на начальный капитал. И еще стало ясно, что дети пострадали без материнской заботы. Вторая девочка умерла спустя год после моего приезда, затяжной грипп с осложнениями, я недоглядела, моя вина… Пока я наслаждалась свободой, они горевали. Согласитесь, дети не станут относиться ко мне лучше, если узнают, как мне было интересно и даже весело без них. Вы бы тоже обиделись, если бы мать бросила вас на пару лет, ведь так?