Читать книгу "Дух геометрии - Алиса Ханцис"

Сзади стукнула калитка, и женский голос сказал: «Простите», – таким тоном, что я инстинктивно прикрыла ладонью камеру, висящую на уровне моей груди.

– Могу я узнать, чем вы занимаетесь?

Женщина была похожа на Дженни – главным образом, неуловимостью возраста и тем пренебрежением к внешнему виду, которое я нередко замечала в австралийках. Спутанные волосы, загорелая до красноты грудь в вырезе футболки, дряблая кожа на веснушчатых руках. Выслушав мою традиционную басню, она вскинула выгоревшие брови:

– Вам нужна карта района? Могу дать, у меня есть одна.

В ее голосе не было издевки – скорее грубоватое дружелюбие. Но глаза, молодые и быстрые, как шарики ртути, смотрели настороженно.

– Мы составляем карту распределения эрозионной угрозы в городе. Это совсем новый проект.

– И у вас есть разрешение на съемку?

– Разрешение требуется только для пилотируемых аппаратов. Для остальных оно не предусмотрено законом.

– Значит, любой может вот так подвесить камеру на змей и фотографировать что хочет? Чужие дворы, чужих детей?

– Теоретически да. Но я не собираюсь ничего такого снимать. Да и камера будет слишком высоко, чтобы можно было разобрать детали. Вы же представляете себе, в каком машстабе делаются карты районов?

– Почему же вы не снимаете, к примеру, с вертолета?

– Потому что это дорого. Мы разрабатываем новые технологии, проще и дешевле.

На ее лице мелькнула тень сомнения. Когда живешь в мире, где лампочки меняют дипломированные электрики, а туристы ставят палатки лишь в специально отведенных местах, поневоле научишься признавать чужой авторитет; и все же ее тревожило то, что я делаю. Высокая стена, ограждающая ее дворик от посторонних глаз, вдруг перестала быть надежной. Я могла представить себе это чувство, которое было сродни иррациональной боязни лазеров у Дженни. Нужно было придумать что-то посерьезней, чем пустые утешения, чтобы она действительно поняла.

– А это не ваши столбы тут везде понатыканы?

Не успела я ответить, как мимо нас с рычанием пронеслась машина и, резко затормозив, встала у обочины. Хрустнул ручной тормоз, дверца распахнулась – кому-то не терпелось выбраться наружу. Я не сразу сообразила, откуда мне знаком этот угрюмый бородач в спортивных очках от солнца. Но когда он раскрыл рот, я вспомнила.

– Я вас предупреждал! Даю вам пять минут и звоню в полицию.

Он подошел к нам почти вплотную и встал подбоченившись – слишком старый для рок-н-ролла, но еще способный попортить мне кровь. Даже не глядя на мою собеседницу, можно было ощутить ее напряжение, смешанное с ликованием: «Ага! Тут дело нечисто».

– Звоните. Проект согласован с Министерством ресурсов, так что полиция ничего мне не сможет сделать.

– Вот куда наши налоги уходят, – ядовито отпарировал он, ничуть не смутившись. – Государство тратит деньги на ерунду, а мы должны терпеть.

– Разве вас финансирует не университет? – вмешалась женщина.

– Частично да, но деньги там все равно небольшие. В этом и суть: сделать дешевый проект, который может принести большую пользу. В том числе и вам, – Я посмотрела на рокера в упор. – У вас, например, на стене дома трещина. Не помните, когда она появилась?

– Вас это не касается, – он ткнул в меня пальцем.

– А что такого может быть в трещине?..

Она спросила неспроста – я видела это по ее глазам. Быть может, этот высокий забор тоже что-то скрывает? Я помедлила, подбирая слова. Эрозия, нестабильность – люди всегда прибегали к эвфемизмам, боясь разбудить злую силу. Правда, в моем случае она исходила не от того объекта, чье истинное имя я старалась не называть.

– Значит, тут все-таки плохой склон? – женщина нахмурилась. – Строители ничего нам об этом не говорили. А теперь ни одна дверь не закрывается. Дому всего десять лет.

В ее голосе слышалась смесь упрека и жалобы. Будь это в России, я заподозрила бы, что она пригласит меня сейчас внутрь, чтобы получить бесплатный совет, – так просят знакомого врача взглянуть на болячку у ребенка, пока стол накрывают к чаю. Но здесь такое вряд ли пришло бы кому-то в голову.

– Вам нужно обратиться в службу землеустройства. Они придут и измерят степень смещения или деформации здания. Тогда будет понятно, что делать.

Она сказала: «Что ж, спасибо», – и скрылась за калиткой. Старый рокер, уязвленный тем, что соседка не захотела его поддержать, мрачно наблюдал, как я запираю багажник. На его лице было написано, что за неимением других аргументов он легко может расцарапать ключом крыло машины или проколоть колесо, дождавшись моего ухода. Это заставляло меня тянуть время, делать вид, будто я копаюсь в настройках фотоаппарата, и демонстративно игнорировать грозное сопение за спиной.

– Я на вас жалобу напишу, – пообещал он, не желая сдаваться.

Я обернулась, вынула из кармана мобильник и направила ему в грудь акулий плавник антенны.

– Можете всё высказать моему руководителю. Он профессор в университете.

Хозяин дома с трещиной пробормотал себе в бороду что-то неразборчивое и вернулся к машине. Краем глаза я видела, как он таскает на крыльцо свои тряпичные котомки, в которых что-то звякало. Наконец дверь дома захлопнулась.

Никто больше не тревожил меня до самого конца съемки. День был будний, в школах еще шли уроки. Тем не менее, я старалась держаться подальше и от улицы Люка, и от колледжа, где училась Мишель, чтобы ненароком не встретить кого-то из них. Это, конечно, было глупо: не смогу ведь я вечно скрывать, что продолжаю здесь работать. Слухами земля полнится. Что сделает Люк, когда узнает? Я представила, как, сидя на балконе концертного зала, ловлю его лицо в окуляры бинокля и наталкиваюсь на осуждающий взгляд в упор. Так, наверное, он смотрел на Мишель после нашего последнего разговора. Смотрел и молчал.

Погруженная в раздумья, я не сразу услышала приглушенный рокот автомобиля, который крадучись следовал за мной. Стоило мне оглянуться, как водитель тут же дал газ и промчался мимо. Я не успела заметить ни лиц, ни номера – лишь очертания широкого, как рояль, светло-серого багажника. «Фордик», на котором ездил Джейк, был такого же цвета и с таким же козырьком от солнца на заднем стекле. Видно, не суждено мне сегодня сохранить инкогнито.

«Как твоя работа?» – спросила мама во время очередного звонка. Я сказала: продвигается потихоньку. На самом деле, мне хотелось бы с ней поделиться, но это было не легче, чем для Люка ответить на вопрос жены: «Что там в письме?» Вся эта история одновременно и связывала нас с ним, и разъединяла. Первое утешало меня, второе доводило почти до отчаяния.

– А у нас тепло наконец-то! – радостно сообщила мама. – Солнышко, травка лезет. И почки уже видела – прямо как по заказу. У нас же послезавтра Вербное. А я хочу в выходные окна помыть.

– Не рановато? Мы же всегда на майские мыли.