Читать книгу "Имитатор. Книга вторая. Дважды два выстрела - Олег Рой"

— Например, на одной ноге постоять? — не удержалась Арина.

Госпожа Бриар, к счастью, язвительности в вопросе не услышала.

— Вы про позу «дерево»? Да, прекрасное упражнение, учит концентрации, улучшает осанку, вырабатывает привычку к контролю.

Арина перевела дух — ей казалось, что она не по телефону разговаривает, а по лестнице бегом на тридцатый этаж поднимается. Или эти самые «полезные упражнения» выполняет.

— А кого из девочек приходилось нак… простите, подвергать коррекции чаще?

— Неужели вы думаете, мы это подсчитывали? — презрительно заявила Аннетта Игоревна.

— Вовсе нет, — Арина чувствовала, что совсем вытравить из голоса сарказм не получается, ну, авось пронесет. — Я думаю, вы это и без подсчетов знаете. Николь, да?

— Ну… может быть… в некоторой степени, — неохотно подтвердила госпожа Бриар. — С ней было… трудно. Она… она иногда как будто назло делала: знает, что нельзя, и именно поэтому… Но я не понимаю, какое это имеет отношение к…

— Ничего страшного, — перебила Арина, торопясь завершить беседу. — Может, и не имеет. И даже скорее всего. Спасибо за содействие.

Отключившись, она еще некоторое время разглядывала телефонную трубку — как будто удивляясь. Надо же, как некоторые люди интересно рассуждают. И еще интереснее действуют. Йога в качестве меры воспитательного… как она там выражалась? воспитательной коррекции? И, очень может быть, после того самого «похищения» тоже имели место быть сеансы этой самой воспитательной коррекции.

Это, впрочем, подтверждало версию о том, что Николь тогда просто сбежала. История (пусть даже в Ликином пересказе) про похитителя, который заставлял ее стоять на одной ножке — это ведь не может быть совпадением? Не бывает таких совпадений. Значит, это правда. Если, конечно, забыть про похитителя.

* * *

Отбрасывая навязчивые мысли, Аннетта Игоревна мотнула головой — слишком резко. Не ожидавшая этого парикмахерша не успела за ее движением, потянула за волосы, испугалась, забормотала, залепетала сбивчивые глупые извинения.

Еще бы ей не пугаться! За визиты — парикмахерши, стилисты, маникюрши и прочие визажисты с портнихами, естественно, посещали ее на дому — Аннета Игоревна платила по-королевски. Она никогда не гналась за специалистами первого десятка, те больно уж капризны, как будто это они тебе одолжение делают, а не наоборот, забывают, что они — всего лишь обслуга. Тем более, что пребывание в пресловутом «топе» вовсе не означает заоблачных вершин мастерства, мастерства у них в лучшем случае столько же, сколько у остальных, просто пиар погромче, отсюда известность и задранные носы. Менее известные и популярные спецы могут демонстрировать не меньшее мастерство, но при этом не склонны им кичиться. Они уважают свой профессионализм, но вполне отчетливо понимают свое место. Обслуживающий персонал может — и должен — быть высокопрофессиональным, но нельзя и забывать, что обслуга — это обслуга. Разумеется, Аннетта Игоревна никогда «персоналу» не хамила: это дурновкусие — грубить тем, кто ниже — обращалась с обслугой вежливо, даже отчасти дружелюбно — ровно настолько, чтобы не доходить до панибратства. В болтовне на равных с горничной или маникюршей дурновкусия не меньше, чем в кичливом хамстве, каковое позволяют себе лишь нувориши. Ровная, слегка тепловатая вежливость — вот идеальный тон в обращении с теми, кому ты платишь. Так что ничего удивительного, что каждый из тех, кто ее обслуживал, боялся потерять свое — такое выгодное и вместе с тем комфортное — место. Конечно, девчонка испугалась. Милостиво ее успокоив, Аннетта Игоревна откинулась в кресле, чтобы та могла закончить работу. «Девчонке» было хорошо за пятьдесят, но это, разумеется, не имело никакого значения. Так же, как и сама парикмахерша… как ее? Галочка, что ли? Или Валечка?

Отпустив Галочку (или Валечку?), Аннетта поднялась на второй этаж, толкнула дверь — незапертую, разумеется.

Медсестра — в джинсах и футболке, ни в коем случае не белый халат, чтобы ничто не напоминало о больнице — чинно восседала на стуле у стены, неотрывно глядя на пристроившуюся в углу подоконника (колени подтянуты к подбородку, взгляд устремлен в заоконное пространство) девушку. Будь это в больнице, Аннетта Игоревна возмутилась бы преступным легкомыслием персонала. Но еще во время строительства дома стекла поставили небьющиеся, ради безопасности — девочки были еще совсем крошками. Поэтому пусть сидит.

Аннетта взглядом спросила медсестру: «Как она?» Ответный взгляд говорил: «По-прежнему».

Аннетта подошла к окну. Вид был хорош. Даже сейчас, поздней осенью. Весной и вовсе будет сказка. Все оживет. Да, все оживет. Нужно просто подождать.

Она легко, почти невесомо погладила девушку по голове:

— Все хорошо. Все хорошо.

В прозрачно-зеленых глазах плеснулась растерянность.

Ничего. Это пройдет. Все наладится, нужно лишь подождать.

Медсестра уже не сидела — стояла возле своего поста. Поднялась, ожидая возможных распоряжений. Аккуратная, педантичная, внимательная. Аннетта Игоревна впустила на губы едва заметную одобрительную улыбку: все в порядке. Она знала, что медсестра усядется на свое место только тогда, когда за ней закроется дверь.

Отличный специалист, как все, кого отбирала сама Аннетта Игоревна. И, как и все прочие, вполне заменяемая.

Сама Аннетта всегда знала, что она — необыкновенная.

Держись прямо, напоминала бабушка, ты же не какая-нибудь дворничиха! Ты должна гордиться собой.

Аннетта и гордилась. И старалась, чтобы гордость была не выдуманной, а взаправдашней. Правда, училась она не блестяще. И не расстраивалась из-за того, что она не лучшая ученица. Не только не расстраивалась, а словно бы и внимания на это не обращала. Задумалась, лишь когда проходили «Войну и мир». Роман показался Аннетте нудным, но одна фраза — про Наташу — попала прямо в сердце: «Она не удостоивает быть умною». Нет-нет, сама Наташа Ростова была ужасна — дикая какая-то, как будто и не графиня вовсе, а побродяжка без роду и племени, Элиза Дуллиттл до встречи с профессором Хиггинсом. Но фраза была восхитительна: не удостоивает быть умною. Не удостоивает быть отличницей… мастером спорта… да хоть бы «Мисс Вселенная». Тем, кто «как все», им необходимы подобные побрякушки — чтоб хоть как-то отличаться от «всех». А ей — к чему? Отметки в аттестате — это всего лишь отметки в аттестате.

Точно так же ее никогда не прельщала судьба Грейс Келли или леди Ди. Подумаешь, честь какая — быть супругой наследника престола или даже монарха. Значить что-то не самой по себе, а благодаря статусу высокопоставленного супруга. То есть, как ни крути, а сиять отраженным светом.

То ли дело Грета Гарбо: на самом пике славы взяла и закрылась от всех. Надо быть действительно кем-то, чтобы не только не стыдиться, не стесняться того, что тебя раздражает человеческая масса — и это человек, чья профессия просто обязывает к полной зависимости от общественного мнения — напротив, демонстрировать свое ко всем презрение вольно и самоуверенно. И ведь проглотили! И обожать не перестали, даже наоборот. Потому что Гарбо вела себя так, как она себя вела, не ради того, чтобы создать впечатление — а просто потому что ей так хотелось.