Читать книгу "Пандемониум - Лорен Оливер"

Выстрел разрывает тишину. Потом — еще два. Я открываю глаза и вижу, как стервятник заваливается на бок. Он похож на марионетку, у которой вдруг перерезали нитки. Топор падает в снег лезвием вперед. Два других стервятника тоже падают от метких выстрелов. Их кровь забрызгивает снег.

И я вижу их. К нам бегут Тэк и Хантер, они бледные, изможденные, в руках у них винтовки.

Сейчас

Я прихожу в себя и понимаю, что лежу на спине на грязной рваной простыне. Рядом со мной на коленях сидит Джулиан. Руки у него не связаны.

— Как ты себя чувствуешь?

Я вспоминаю все сразу — крысы, монстры, женщина без половины лица. Я пытаюсь сесть. В голове вспыхивают искры.

— Тише, тише,— Джулиан обнимает меня за плечи и помогает сесть.— Ты очень серьезно ударилась головой.

— Что произошло?

Мы сидим на кое-как огороженном разобранными картонными коробками участке платформы. По всей ее длине местные обитатели обустроили для себя некое подобие жилищ: на веревках между досками болтаются разноцветные простыни; в огромные картонные коробки затащили старые матрасы; стены и перегородки, обеспечивающие хоть какое-то уединение, сделаны из скрепленных вместе сломанных стульев и трехногих столиков. Горячий воздух пахнет гарью и машинным маслом. Я вижу, как дым ползет по потолку и исчезает в небольшом вентиляционном отверстии.

— Они тебя помыли,— тихо говорит Джулиан таким тоном, будто сам не верит своим словам.— Сначала я подумал, что они собираются тебя...— Он замолкает, а потом встряхивает головой и продолжает: — Но потом пришла женщина с бинтами и всем, что надо. Она перевязала тебе шею. Рана снова начала кровоточить.

Я дотрагиваюсь до шеи, действительно на нее наложили толстую марлевую повязку. О Джулиане тоже позаботились — разбитая губа промыта, синяки на глазах начали сходить.

— Кто эти люди? — спрашиваю я.— Что это за место?

Джулиан снова качает головой.

— Инфицированные...

Он видит, как я стискиваю зубы, и торопится объяснить:

— Я не знаю, как еще их называть. И тебя.

— Мы разные.

Между дымящимися кострами бродят сгорбленные фигуры калек. Где-то готовится еда, я чую запах. Не хочу даже думать о том, что они здесь едят и на каких животных ставят капканы. При воспоминании о крысах у меня сводит желудок.

— Ты разве еще не понял? Мы все разные. Мы живем по-разному. В этом весь смысл.

Джулиан хочет что-то ответить, но в этот момент появляется женщина, та самая, с которой я пыталась подраться на краю платформы. Она отодвигает в сторону кусок картона, и только тут до меня доходит, что они построили это, чтобы у нас с Джулианом было свое место.

— Ты пришла в себя,— говорит женщина.

Теперь, когда первый испуг прошел, я вижу, что у нее не то чтобы нет половины лица, как это показалось мне раньше, просто правая сторона гораздо меньше левой. Эта меньшая сторона словно бы ушла внутрь, как будто вместе соединили две разные маски. В своей жизни я видела всего несколько физически неполноценных людей, да и то на фотографиях в учебниках. Но сейчас я понимаю, что у этой женщины врожденный дефект. В школе нам говорили, что от не исцеленных рождаются такие вот дети — калеки и уроды. А священники говорили нам, что так делирия проявляет себя в физическом состоянии детей не исцеленных родителей.

У здоровых людей рождаются здоровые дети; дети, рожденные от заразы, рождаются с заразой в крови и костях.

Все эти люди, хромые, горбатые, уродливые, были вынуждены уйти под землю. Что случилось бы с ними, если бы они, еще маленькими детьми, остались на поверхности? Я вспоминаю, как Рейвэн рассказывала мне о том, как нашла Блу.

«Ее бы наверняка у меня отобрали и убили. Ее бы даже не похоронили... Ее бы просто сожгли и выбросили вместе с мусором».

Женщина, не дожидаясь моего ответа, присаживается напротив. Мы с Джулианом молчим. Я хочу сказать ей что-нибудь, как-то поблагодарить, но не нахожу нужных слов. И не смотреть на нее не могу, хоть и хочу отвернуться.

— Спасибо тебе,— наконец выдавливаю я из себя.

Мы встречаемся взглядом. У женщины карие глаза с тоненькими, похожими на паутину зелеными прожилками. Она постоянно щурится, наверное, из-за того, что живет в этом странном полуосвещенном месте.

— Сколько их было? — спрашивает женщина.

Я ожидала, что голос у нее такой же деформированный, как лицо, но, оказывается, он высокий и чистый. Красивый. Так как я не отвечаю сразу, женщина поясняет:

— Чужаки. Сколько их было?

Судя по тому, с каким отвращением и злостью и даже страхом она произносит «чужаки», я понимаю, что речь идет о стервятниках.

— Точно не знаю,— отвечаю я,— семь как минимум. Может быть, больше.

— Они появились три сезона назад,— говорит женщина.— Или четыре.— Наверное, по моему лицу видно, что меня удивляют ее слова, и женщина объясняет: — В туннелях не просто следить за временем. Дни, недели... трудно разобраться, пока не выйдешь на поверхность.

— Ты давно здесь? — спрашиваю я, а сама боюсь услышать ответ.

Женщина, прищурившись, смотрит на меня своими маленькими глазами цвета тины. Я стараюсь не смотреть на ее рот и подбородок, именно в этой части ее лицо деформировано больше всего, оно словно уходит внутрь и напоминает увядший цветок.

— Всю жизнь,— говорит женщина.— Или почти всю.

— Как...— Вопрос застревает у меня в горле.

Женщина улыбается. Во всяком случае, мне кажется, что она улыбается. Один уголок ее рта буравчиком уходит внутрь.

— На поверхности нас ничего не ждет,— говорит она,— Ну разве что смерть.

Значит, все как я думала. Что ждет таких детей, если они не спрячутся под землей или не в состоянии бежать в Дикую местность? Наверняка их сажают в тюрьмы или помещают в психиатрические лечебницы. Или просто убивают.

— Сколько живу, туннели всегда были нашими,— говорит женщина.

Мне все еще трудно воспринимать как одно целое этот мелодичный голос и это деформированное лицо. Я фокусирую внимание на ее глазах. Даже в задымленном полумраке я вижу, какие они теплые.

— Люди приходят к нам с детьми. Здесь они в безопасности,— Женщина переводит взгляд на Джулиана, я вижу, что она замечает отсутствие метки исцеленного, а потом снова смотрит на меня,— Ты прошла процедуру. Они ведь так называют это там, на поверхности?

Я киваю в ответ и уже собираюсь объяснить, что со мной все в порядке и я на их стороне, но тут подает голос Джулиан:

— Мы не с чужаками. Нас двое. Мы сами по себе.

«Нас двое».

Я понимаю, что Джулиан сказал так, чтобы успокоить женщину, и все равно эти его слова придают мне сил и помогают избавиться от страха, который засел в груди с тех пор, как мы оказались в туннелях.