Читать книгу "Хорошая я. Плохая я - Эли Ленд"

– Зачем? Ты же вроде не виделась с ней сто лет.

Снова врать. Устаешь помнить, кому что говорила.

– Они хотели узнать, какая она была, когда я была маленькая.

– И какая же она была?

– Я не хочу говорить об этом.

– Как же так вышло, что никто не знал, чем она занимается?

– Она очень умная. И хорошая актриса.

– В каком смысле?

– Умела понравиться людям, они ей доверяли. Знала, как всех одурачить.

– И это все ты поняла, когда была совсем маленькая?

– Да, ну и еще из новостей, я же их читаю.

– А когда твой папа умер, ты, наверное, почувствовала, что ты одна на белом свете, ни братьев, ни сестер.

Я киваю, это правда. Мне было очень одиноко, когда Люка забрали. Я рада, что не пришлось говорить о нем в суде, судья мог бы заинтересоваться – почему Люк сумел избавиться от тебя, а я осталась с тобой. Эти его побеги, воровство. Он сделал все, чтобы его забрали у тебя, потому что любое наказание было легче, чем жить с тобой. И он был готов на все, лишь бы только не рассказывать правду о тебе, о своем стыде, о том, что ты вытворяла с ним годами.

– А как там, где ты жила? – спросила Морган.

– В смысле?

– Ну, там не похоже на Лондон?

– Это сельская местность, кругом деревья. Много птиц, я наблюдала за ними часами.

– Какие птицы там водились?

– Скворцы.

Стаи скворцов.

– Они как лебеди. Летают вместе, куда один, туда и все – вверх, вниз. У них свой секретный язык: поворот клюва, взмах крыла, и все летят вверх, летят вниз, и снова, и снова, и никогда не останавливаются.

– Секретный язык? Типа свиста, что ли?

– Нет, гораздо красивее, тоньше.

– А чего это они все летали да летали, то вверх, то вниз?

– Чтобы птицы покрупнее не поймали их.

– Так ты думаешь, твою маму поймали, потому что она сидела на месте?

– Может быть.

– А тебе все равно плохо, да? Хоть я и знаю, что ты ни при чем, это же все натворила твоя мама.

– Они приходят ко мне по ночам.

– Кто?

– Просят спасти их, а я не могу.

– О ком ты говоришь? Опять ты свихиваешься, мне это не нравится. Ты пугаешь меня.

Я всего лишь становлюсь собой.

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь о другом, Мил. Расскажи чего-нибудь, только не про этих птиц, которые летали там у тебя.

Лицо Морган умиротворяет меня, веснушчатое, бледное, безбровое. На душе становится спокойней, когда смотрю на нее. Я передвигаюсь на другой конец кровати, теперь мы лежим рядом, голова к голове.

– Слушаешь?

– Ага.

– Это случилось поздно вечером. Я мыла руки над раковиной в ванной. И услышала за спиной, как кто-то царапается в окно.

– Испугалась?

– Нет, я просто повернулась и увидела ее.

– Кого?

– Она смотрела на меня, глаза, как блюдца с белой каемкой.

– Кто это был?

– Сова, за окном. Она качала головой из стороны в сторону, чтобы дать мне понять, что она все видела.

– Чего она видела?

– То, что я сделала.

– О чем ты опять? Что ты сделала?

– То, что мне приказали.

– Кто приказал?

– Неважно.

– Да что случилось-то?

– Она улетела. То, что она видела. То, что я сделала. Это слишком страшно, поэтому она улетела.

Морган разражается смехом, говорит мне, что я несу чушь, что мне надо идти в артистки.

– Я еще не закончила рассказ.

– Как, ты хочешь сказать, что она прилетела опять?

– Нет, она больше никогда не прилетала, но я часто вспоминаю ее. Ее глаза, ее любящее сердце. Она заглянула в мое окно и улетела, совсем улетела.

То, что она видела, это чудовищно, она не в силах любить меня.

28

Я плохо помню, как мы ехали на следующий день, эту поездку до здания суда. Комната с кремовыми стенами. Я снова за кафедрой, передо мной адвокат. Вельзевул. Я присматриваюсь пристальней, но не вижу ничего особенного, серьезное лицо, костюм и мантия – вот и все. Кольца нет, безымянный палец голый. Холост? Разведен? Сомневаюсь, что у него дома в кроватке посапывает младенец. Каково ему защищать тебя?

Он подкапывается исподтишка, он хитрее, намного хитрее, чем полагали мои юристы, он действует тихой сапой. Я даже не заметила, как он подкрался, а вот он уже у цели.

У глотки.

Моей.

– Вы любите детей, вам нравится с ними играть?

– Да.

– Именно так вы и познакомились с Дэниелом Каррингтоном, верно?

– Боюсь, что не поняла вас.

– Вы играли с ним, когда приходили на работу к вашей матери, не так ли?

– Да, раз или два.

– Раз или два? У нас есть показания, одно матери Дэниела, другое ее соседки, которая жила рядом с ней в приюте. Обе утверждают, что вы играли с Дэниелом не раз и не два, а много раз в течение недель, вы очень заботились о нем, обычно приносили гостинцы. Это правда?

Сегодня не мой день, по крайней мере, что касается заседания, да еще хор голосов начинает звучать в моей голове.

Дело пахнет керосином.

Его вопросы мне знакомы, я не раз прокручивала их, но после того, как снова всю ночь бодрствовала, чтобы не встретиться с тобой, не могу вспомнить, что нужно отвечать.

– Убедительно прошу свидетельницу дать ответ. Вы играли с Дэниелом неоднократно в течение нескольких недель? Просто скажите «да» или «нет».

– Да.

Теперь все на меня смотрят как на лгунью, присяжные что-то пишут в своих блокнотах. Один стежок рвется, и вся ткань начинает расползаться по швам. Сначала адвокат подпарывает чуть-чуть. Потом больше, когда неожиданно меняет тему. Сбивает с толку. Хитрит. Мерзавец.

– Когда вашего старшего брата забирали в опеку, почему вы не сообщили социальному работнику, который опрашивал вас, что он подвергался сексуальному насилию со стороны матери? Почему вы солгали?

Тощий мгновенно вскакивает с места, нападает на адвоката.

– Протестую, ваша честь. Возмутительное обвинение, свидетельнице было четыре года, когда ее опрашивали.

– Протест принимается. Это не имеет отношения к существу рассматриваемого дела. Считаю также необходимым напомнить защите, что вы допрашиваете несовершеннолетнее лицо.