Читать книгу "Будни анестезиолога - Александр Иванов"

* * *

Интересно получается. Привязал к кровати очередного пациента, пусть он коллега, пусть даже не просто коллега, а врач-анестезиолог. Правила должны быть едиными для всех. Хочешь курить? Покуришь завтра, а пока полежи. Хочешь пить? Попроси — дам. Не начнется у тебя завтра белая горячка, — получишь немного свободы. Смотрю на привязанное тельце, думаю, что где-то я его видел, уж очень знакомое лицо. И вспомнил, действительно давно это было, лет, наверное, больше 15 назад. Он тогда еще был студентом и работал у нас медицинским братом. Помню, что не любили мы его, и было за что. А все потому, что любили мы тогда после работы задержаться, посидеть за рюмочкой спирта. Спирта тогда еще было много, и спирт аптека получала хороший. Тогда понимали: пить все равно будут, так пусть хоть пьют качественный продукт. На перерасход спирта руководство смотрело сквозь пальцы, рассуждая так: пусть это будет небольшой прибавкой к зарплате, которую тогда задерживали по полгода. Заведующая аптекой лично проверяла каждую партию, хорошая была тетка, жаль, спилась. А иные и на дежурстве могли пропустить рюмочку, но никогда не теряли над собой контроль и работали не хуже трезвых. Особенно был уважаем в коллективе врач-эндоскопист, который на каждую процедуру получал по 200 граммов чистого спирта, промывать эндоскоп. Зачем, говорил, его промывать каждый раз, в желудке прополощется. В конце дня протер, и все. Поэтому знакомые шли к нему только утром, первыми.

Помнится, студент осуждал наши посиделки, говорил о вреде спиртного. Какие-то книжки приносил о пользе трезвости. И постукивал, если кто накатит на дежурстве или после вчерашнего придет на работу. Правильный такой был, сучонок, даже не скрывал, что доносил начмеду, кто, сколько выпил, когда и с кем. Говорил, что старался для нашего же блага. Лечиться вам надо, граждане алкоголики. А начмеду от этого только лишняя головная боль, требовалось график дежурств составлять так, чтобы в один день основные любители не собирались. Ну и попросили мы его уволиться по-хорошему, пригрозив начистить рожу. А чтоб он к нам пришел после института, о том и речи не шло. А в конечном итоге сам оказался у меня, привязанный к койке, балансируя на грани белой горячки. И получается, что теперь мне решать, дать тебе перейти эту грань или не давать? А вот чтоб завязать, как сделало большинство из нас, ты уже не сможешь, даже не пытайся. Это уж я точно знаю, кто сможет, а кто нет.

* * *

Заведующий реанимацией весь день хвастается литературным даром. Текст на шести листах бумаги зачитывается с утра вслух, сначала всем, потом в течение дня каждому в отдельности. Текст является докладной запиской главному врачу. В ней доказывается, что нет смысла сокращать в больнице реанимацию в два раза, как планирует сделать главврач. Сомнительная экономия на фонде заработной платы приведет к тому, что персонал разбежится, вырастет летальность, и возникнут прочие мелкие проблемы, конфликты, жалобы. Все правильно, все аргументированно. Народ кивает, да, здорово написано, нам бы так научиться. Так учитесь, сынки, пока есть у кого. С гордостью показывает мне — ну как?

— Хорошо. Отлично! Только один вопрос: кто будет читать твою эпистолу? Наш главврач? Никогда.

— Это почему?

— Слишком длинно. Докладная записка должна быть короткой, как пост в Фейсбуке, как выстрел. Напиши два предложения, тогда, может, и прочтет. Желательно так, чтобы было понятно нашему главному врачу, кто он по специальности. Правильно, гинеколог. Так, и напиши, чтобы было ему понятно: не будет реанимации — вся больница будет никому не нужна. Я бы написал так: «Больница без реанимации как манда без овуляции». Тогда, может быть, и проникнется важностью темы.

* * *

Появился очередной повод для гордости за свою страну. Знакомые беженцы с Донецка, судя по их рассказам, в миграционной службе проводят времени больше, чем на работе. Оформляют вид на жительство. По подслушанному телефонному разговору с мужем понимаю — что-то опять не так.

— Опять какие-то проблемы?

— Да. Только не с ФМС. Свекор в гости приехал.

— Сочувствую.

— Да не в том проблема. Мой козел только с работы, вместе с ним на рыбалку на озеро. Рыбы натаскали, ну куда ее девать? Весь холодильник забили, сырок, представляете, малюсенький сырочек творожный доче на завтрак положить некуда. То была бы рыба, а все дрянь, плотва да худой подлещик.

— Ну пусть на залив съездят, судак половят. Могу лодку дать.

— Не смейте даже предлагать! Надоели они мне со своей рыбалкой!

— А свекор надолго?

— Да месяц уже, как должен был уехать.

— А что мешает?

— Так собрался, билет купил. Решил постирать своё рыбацкое тряпье, куртку, портки грязные. Ну и с курткой паспорт постирал. Так, что одна фотография осталась, и то по ней не поймешь, он, не он. Теперь в консульство приходится ползать, пытается восстановить. Вроде обещали. А с этим не выпускают, пробовал.

— Странно, я свой паспорт в машине стирал, и купался с ним, и в позапрошлом году из лодки выпал. Ничего, высушишь — нормально. Ну чуть помят, надо бы, конечно, поменять, но никто не цепляется, — демонстрирую свой помятый паспорт: — Вот, ничего страшного. Да, еще в прошлом году в тайге промок насквозь, тоже сушил у печки.

— Так то российский паспорт, а украинский весь расплылся.

— Ну тогда сочувствую. Хотя а нет мысли, что это он не случайно? В смысле паспорт постирал?

— Да я теперь уже и не знаю, случайно или нет, но одно точно: если сегодня опять рыбы притащат, выкину их обоих вместе с рыбой.

С другой стороны, как посмотреть на вопрос, как объяснить стойкость российского паспорта. Не иначе как специально рассчитан, выдержит стирку, выдержит ночлег под дождем в луже. Правда, я его постирал трезвым.

* * *

Не знаешь, кому верить. Смотришь российский канал: у соседей беда, мобилизация срывается, люди бегут, получив повестку. Бегут кто куда может, в Европу, в Россию, в деревню. Бегут заранее, не дожидаясь повестки. Смотришь новости у соседей — на площадях толпы добровольцев, военкоматы отбиваются от желающих служить. Где правда? А правда третий день лежит перед глазами. На самом-то деле братский народ готов сражаться за независимость, встать на борьбу с сепаратистами, очистить родную землю от проклятых москалей. Но что-то всегда мешает, всегда находятся причины. Мешают враги, а враг коварен и подл и на первый взгляд так незаметен, что может скрываться даже в родной семье.

Почти год, как семья с незалежной переехала в Россию, прошлой весной, когда еще только все началось, когда еще можно было что-то продать, квартиру, хату, а трудовую гривну поменять на валюту. Инициатором была жена, поскольку женщины в таких вопросах более практичны. Родня на первое время приютила, оформили документы, обзавелись жильем. Дети в школу, жена нашла работу, содержит кормильца. Кормилец рассуждает резонно: зачем работать? Пусть российская родня прокормит, вы эту бодягу у нас заварили, вы теперь нас и кормите. Казалось, живи и радуйся, но главе семьи нет покоя. Как там на батькивщине? Рвет его на части борьба между семьей и чувством долга, не дает покоя совесть: как так? Я тут сыт, в тепле, а мои земляки на фронте, в окопах. И соответственно — пьет. От родни тревожные вести, звонит маме — як вы там? Мама переживает: «Сынок, ты не приезжай, тут тебе повестка пришла, а армию. Сиди уж там, сюда не суйся». Но чувство долга берет верх, надо ехать в АТО. И боец собирается в армию. Первый порыв спонтанный, вскоре погас на ближайшей автобусной остановке, у ресторана под названием «Бревно», где его с грунта подобрала «Скорая помощь». Отогревшись в реанимации и выписавшись из больницы, во второй раз призывник подходит к вопросу основательней. Покупает камуфляж, запасается продуктами. Украв у жены заначку, отложенную на черный день, отчаливает на фронт. На столе остается записка: «Прощайте, родные, вспоминайте, если что». Вернувшись с работы, жена бросается на поиски. Не найдя на ближайших тротуарах тела мужа, не найдя его в ближайших питейных заведениях, мчится в полицию: «Помогите, люди добры, верните моего дурня!» Опытный участковый дает дельный совет: попробуй поезжай на вокзал, к поезду, там таких много. Жена мчится на вокзал, успевает к отправлению киевского поезда «Лыбидь», и верно, в одном из вагонов находит своего героя. Тот спит, в кармане билет, почему-то только до границы. Видимо, там воин рассчитывает на перемещение за государственный счет. Тело вытаскивается из вагона, тащится домой. Хватит, навоевался. Дома режим ужесточается, деньги надежно прячутся, довольствие выдается исключительно продуктами. Но разве патриотический порыв погасить? А на что выпить, найдется всегда. В итоге — панкреонекроз. Несостоявшийся герой в септическом шоке, и шансы выбраться стремятся к нулю. Но, к счастью, случилось одно из чудес: герой выжил и призыв в небесную сотню не состоялся. Выписываясь, обещал закодироваться от алкоголя и больше никогда не воевать с москалями.