Читать книгу "Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо"

Моя рука легла ей на плечо не по собственной воле — кто-то словно запустил механизм, делавший меня счастливым, но на сей раз это был не детский коврик для игр. Я пребывал в какой-то одурманивающей эйфории (хоть и немного похожей, но все-таки совершенно отличной от той, что дает запах травки), как человек, потерявший всякую бдительность и упавший ниц при виде незнакомого космического объекта. Наверное, это и есть любовь с первого взгляда?

Все мое внимание было подчинено новым ощущениям: я шагал бок о бок с человеком, который не был Полем. Близнецы с самого рождения образовывали свою собственную упряжку и не подходили для подобных прогулок, как и все прочие — приятели или подружки по университету.

Анна, похоже, никуда не спешила, и мы неторопливо шагали в полном молчании, а мой разум жадно ловил новые ощущения, сравнивая их с теми, которые я получал во время прогулок в компании с моим старым другом. Мне никогда не забыть чувство надежности, которое я испытывал в его присутствии, его покачивающуюся ровную походку, я же то обгонял его, то отходил в сторону, и нам все время приходилось приноравливаться друг к другу, но, может, именно это и скрепляло нашу дружбу. У моей новой партнерши была очень легкая походка, и хотя я опирался на ее плечо, мне казалось, что ее тело наполнено воздухом. Можно было подумать, что я шел один. Иногда я даже поворачивал голову, чтобы убедиться, что моя девушка со ступенек все еще тут.

Голова у меня кружилась все сильнее, и мы зашли в кафе, но она села не напротив, а на диванчик рядом со мной, так близко, что я снова не смог рассмотреть ее лица, спрятанного под крылом длинных волос. Когда она отбрасывала их назад, я крутил, превозмогая боль, шеей, чтобы рассмотреть ее черты, но каждый раз видел лишь ее размытый, сразу же исчезающий профиль. Она сидела рядом, но не прижималась ко мне, между нами словно пролегала пунктирная линия, и только изредка ее ладонь, словно лапка воробушка, опускалась на мою руку.

«А ты не улетишь?» — спросил я. Она в ответ рассмеялась, значит, все же умела смеяться. И я всем сердцем захотел стать жердочкой, на которую могла бы приземлиться потерянная пташка. Ее родители погибли в авиакатастрофе в небе Аргентины. Я ничего не слышал об этом в новостях, но, может, потому, что они летели на небольшом частном самолете? Она рассказала, что ее отец был дипломатом, а мать ради мужа отказалась от карьеры актрисы, они были безумно влюблены друг в друга, погибни один — другой неминуемо покончил бы с собой, но случилось так, что они расстались с жизнью в одно мгновение. Ни братьев и сестер, ни бабушки с дедушкой у нее не было, она осталась совсем одна и надеялась на скорое разрешение вопроса о наследстве, который осложнялся местом и обстоятельствами гибели ее родителей, а пока она училась на факультете психологии и подрабатывала на полставки. Где? Она часто меняет место работы, не стоит об этом даже говорить, ничего интересного. Все это я узнавал обрывками, кое о чем догадывался сам, когда мы бесцельно бродили по парижским улицам после моих тренировок, на которые она отныне приходила ради меня и ожидала на ступеньках, не сбегая, как прежде.

Мои приятели по кендо никак не отреагировали на мое сближение с Анной. Правда, с тех пор прошло две недели, пока заживали мои рука и лодыжка. Мое возвращение было встречено поздравлениями и шутками, а девушка со ступенек ушла в тень, ей не было места в кругу мужественных бойцов, только дантист, возвращая мне сумку, едва слышно шепнул на ухо: «Полагаю, она тебе рассказала?» — «Разумеется», — не задумываясь, отозвался я. Хотя на самом деле не понял, что он имел ввиду: смерть ее родителей или внезапный отъезд жениха? Как бы там ни было, я не желал говорить о ней в мужской раздевалке пусть и с симпатичными ребятами, так как еще с тех пор, как мы с Полем играли в футбол, я испытывал недоверие к мужским раздевалкам. Правда, здесь, в спортзале, я чувствовал себя гораздо комфортнее, чем на школьном стадионе, к тому же, после отъезда здоровяка (ему дали кличку Фред-сан), о чьей славе постепенно забывали, члены нашего клуба негласно считали меня самым сильным противником.

Как она познакомилась с Фредом? Через дантиста. А как она познакомилась с дантистом? Когда пришла к нему на прием. А дальше? А дальше она рассказала ему, что ищет работу, и дантист организовал ей встречу с одним менеджером в телефонной компании. А потом? Ей не удалось получить работу, но менеджер познакомил ее с высоким сильным парнем, помешанным на всем японском, а поскольку она немного говорила по-японски, благодаря профессии своего отца, то у них обнаружились общие интересы. А теперь отец погиб, жених ее бросил, а японский язык она совершенно забыла.

Я стал меньше встречаться с Лео и Камиллой и чаще ходить на тренировки. Когда я приходил в спортзал, Анна уже сидела на ступеньках, а потом мы уходили вместе, долго гуляли по улицам, останавливались в кафе. Мы не назначали свиданий — спортзал был нашей точкой пересечения, наши встречи были, можно сказать, случайны. Мне казалось, что пока она остается просто девушкой со ступенек, с нами ничего не может произойти. Ребята из клуба по-прежнему не высказывались на ее счет. Может, они все по очереди были ее любовниками? Я запросто допускал это, однако подобная мысль ничуть не шокировала меня, я не ревновал, просто испытывал неловкость. Ее я ни о чем не спрашивал. Она говорила очень мало, нерешительно, но иногда ее будто прорывало и она начинала что-то быстро рассказывать, впрочем, я не вникал в содержание ее речей, интуитивно чувствуя, что истина в них вряд ли будет.

Однажды, когда она снова заговорила о том, как любили друг друга ее родители, меня вдруг поразила уже во второй раз произнесенная ею фраза: «Если бы один из них умер, другой непременно покончил бы жизнь самоубийством». — «Почему ты в этом так уверена?» — резко спросил я. Она слегка опешила, словно я вывел ей из глубокой задумчивости. «Они сами так говорили», — наконец произнесла она. «А они не думали, что с тобой потом будет?» — «Со мной?» «Ну да, с тобой?» Она снова задумалась и отвела взгляд. И вдруг у меня в голове мелькнула мысль, что она мало что значила для своих родителей. Вот и все, что я об этом подумал.

Больше всего меня привлекал ее мелодичный голос, пробуждавший во мне целое созвездие образов: разноцветные воздушные шарики, взлетающие и исчезающие высоко в небе, звенящий детский смех на пляже, за которым внезапно наступает полная тишина, сильный вихрь, обрушивающийся на словно выросшую из-под земли гору. Она рассказывала мне, что мать обучила ее классическому танцу, что у нее целая коллекция балетных пачек, которые она обязательно покажет мне, когда уладит все дела с наследством. Где покажет? У нее дома, на авеню Фош. У нее очень просторная квартира, она станцует для меня, если я захочу. Но нужно относится к ней со снисхождением, она слегка потеряла сноровку, потому что давно не занималась из-за занятий в университете и постоянных подработок. Ей еще повезло, что консьержка готовит ей по вечерам ужин. Но она ни на что не жалуется, добавляла она, все вокруг так добры к ней. «А кендо не кажется тебе слишком грубым видом спорта?» — спросил я. — «О нет, он прекрасен».

В принципе, я немного вытянул из нее. И то, приложив немало усилий. Чаще всего, своим звенящим голоском она роняла: «Все вокруг так добры ко мне» или «Люди так несчастны!» Это было уже на улице, где она замирала перед каждым попрошайкой, а я с трудом оттаскивал ее. «Ну хватит, у тебя же нет денег!» Тогда ее глаза увлажнялись: «Люди так несчастны, Рафаэль!», а я думал о госпоже Ван Брекер и ее благотворительных балах, о близнецах, особенно о Камилле, рассуждающей на высокие темы и не замечающей, что творится у нее под носом. У меня не было времени подумать о своих чувствах к Анне, да, она меня сильно привлекала, но я, право, не знаю, был ли в нее влюблен.