Читать книгу "Рыжик - Юля Пилипенко"

Моя мама… воспитанная, интеллигентная, добрейшая женщина… даже она с трудом сдерживала эмоции.

Вопрос был просто в зеленом яблоке. Но тогда для меня это было так важно. Для меня было так важно, чтобы мне доказали и показали, что все не так плохо и подарили мне надежду, как сделал это Геночка… Мне нужно было во что-то поверить. А во что я могла поверить, когда мне запрещали все, потому что не знали «что со мной»… Почему моя мама не притронулась к еде в этом самолете? Не потому, что она не была голодной после круглосуточных больничных марафонов и бессонных ночей, а потому, что запретили мне. Мне нельзя было есть, и она тоже не ела. Но мама меня безумно любит… Стюардесса-турчанка не могла меня любить так, как моя мама… и она плохо говорила по-русски. Но иногда достаточно увидеть… и не нужно ничего понимать. Она посмотрела на моего «врача» так, как умеют смотреть только турецкие женщины. Потом она посмотрела на меня… и мы поняли друг друга без слов.

Мой папа с детства начал давать мне «карманные» деньги для того, чтобы я чувствовала себя не зависимой от других людей и всегда могла за себя заплатить. Мой папа всегда учил меня, что если я иду в кафе с друзьями, но они могут позволить себе только чай, то мне нужно либо заказать то же самое, что и они, либо, если мне хочется что-нибудь, кроме чая, – тактично всех угостить, поделить на всех. Это материальный сдерживающий фактор… Но в ситуации, которая возникла в самолете, не было места материальному сдерживающему фактору. Мне было семнадцать лет, и я поняла эту ситуацию по-своему.

P.S. Геночка таки потеряет этого врача. Просто потому, что Он иногда забывчивый. Потому, что Он и дальше будет делать все возможное для того, чтобы спасти мою жизнь или максимально продлить ее. А врача забудут в Турции, но оплатят ему пару дней отдыха в неплохом отеле… Надеюсь, что в этом отеле были вкусные зеленые яблоки, которые так любил мой «сопровождающий». Что касается меня, мое мнение об украинской медицине сформируется раз и навсегда: «Тебе нельзя «красное, желтое и зеленое», потому что мы не знаем, что с тобой». Сказано не в обиду настоящим специалистам и профессионалам своего дела, которых достаточно в этой стране. В Израиле мне будут разрешать все, потому что быстро поймут, «что со мной», и просто уже не будет смысла мне что-либо запрещать… а в Германии мне будут разрешать все, потому что это единственный способ доказать человеку, что он здоров и живет полноценной жизнью. И… если честно… я до сих пор обожаю красивые зеленые яблоки, но ненавижу их хруст… поэтому стараюсь пить фреши.

26 июня 2003 года

Demain nexiste pas

Le temps secoule au temps present

Rien de ce que tu vois

Ne passera deux fois…[55]

С самого утра я странно себя чувствовала. Вроде бы все было, как обычно, но что-то было не так. Ничего не болело… хотя казалось, что у меня температура тридцать девять. Каждый шаг был словно «через не могу». Я пришла к выводу, что заболеваю, утром побегала кросс под любимую музыку, даже поиграла в теннис, а днем встретилась со своим другом Сашей, с которым мы жадно поедали «Фиш фингерс» в Макдональдс. К вечеру я почувствовала, что сильно устала… Но меня это не волновало, потому что меня беспокоили совсем другие проблемы. Во-первых, мне нужно было решить, кого пригласить на свой день рождения. Во-вторых, я до сих пор не знала, как и где мне отметить свое совершеннолетие, а оставалось меньше двух недель… В-третьих, что было действительно ужасно, мне нужно было на следующий день сдать экзамен по вышке, причем сдать на «5», потому что мне не хотелось уродовать зачетку страшной цифрой «4». Я ничего не знала по этому предмету, точнее, что-то знала, но далеко не все… Я взяла книжку… Сидеть было как-то тяжеловато… видимо поднималась температура. Я подумала, что книжку можно почитать и лежа… Я легла, но поняла, что очень хочу спать. Стрелки часов еле-еле перешагнули за 20.00… Я не понимала, что со мной. Спать хотелось настолько, что я решила ничего не учить. Это было на меня не похоже… но как же хотелось спать… Я отложила книжку, выключила лампу, закрыла глаза и подумала: «Все-таки в Макдональдс офигенно вкусная еда… Главное, завтра пережить этот экзамен, а потом буду думать, что делать с днем рождения…»

На следующее утро меня разбудит мама, и я увижу ее полное ужаса лицо. Я спрошу у нее, что случилось, и она дрожащим голосом ответит мне «Юля… ты… желтая…» До меня медленно дойдет смысл каждого произнесенного слова, и я пойму причину ужаса на ее лице… История повторяется…

Мама сразу же позвонит папе, который тогда с нами не жил. Папа уже через пятнадцать минут будет сидеть за рулем машины и везти меня в больницу, которая находилась прямо за углом моего университета… Мне казалось, что папа смотрит на дорогу, но не видит ее… Мне сделают УЗИ и не смогут ничего объяснить. Единственное, что нам скажут: «Печень не увеличена и не уменьшена… Это не цирроз…» Папа будет нервно ходить по кабинету и спрашивать при мне: «Точно не цирроз?» – «Точно, – ответят днепропетровские специалисты. – Возможно, у нее просто желтуха… или желчный… Вам нужно в инфекционное отделение… на “Канатную”…» И меня отвезут на «Канатную», где будут ставить капельницы и кормить лекарством под названием «Энтеросгель».

В этой больнице будут работать прекрасные специалисты. Они скажут мне, «чтобы я не переживала», потому что «от желтухи еще никто не умирал». И я бы действительно через пару дней уже больше ни из-за чего не переживала, если бы в этот же день о моей болезни случайно не узнал Он.

P.S. Я переживу экзамен по «вышке», потому что я на него не пойду. Мне и так поставят заветную «пять». Но теперь у меня будут совсем другие проблемы. В этот день моя жизнь изменится навсегда. И для меня навсегда умрет «завтра».

P.P.S. Когда мы с мамой после трансплантации печени гуляли по улицам Эссена, на мобильный позвонил мой папа, который сообщил, что днепропетровские врачи наконец-то прислали свое заключение касательно моей болезни: «Вирус невыясненной этиологии».

До 17 лет…

Я смотрел в эти лица и не мог им простить,

Того, что у них нет тебя, и они могут жить…[56]

Что я делала до семнадцати лет?.. Никогда не болела… жила, как все… хуже кого-то и лучше, чем кто-то… играла в теннис… ходила в школу… хорошо училась… встречалась с бандитами и отличниками… летала на учебу в Лондон… путешествовала с родителями и без них… каталась на мотоциклах… прыгала с парашютом… в кого-то влюблялась… по кому-то страдала… да, я страдала, и сильно. Но никто этого не видел и не знал, потому что люди в первую очередь обращают внимание на улыбку. Я страдала по любимому дорогому Человеку, который навсегда оставил меня через четыре дня после того, как мне исполнилось семь лет… и мне нужны были прыжки с парашютом, пирсинг, теннисные турниры, поездки, перелеты – все что угодно, лишь бы хоть как– то заглушить эту детскую боль. Я скучала по нему… всегда.

P.S. Я не знаю, какой здесь может быть «постскриптум».

12 июля 1992 года

The show must go on,