Читать книгу "Жизнь. Кино - Виталий Мельников"

От своих сокровищ он совершенно обезумел. В каком-то поселке он выдернул из-под старухи-чукчанки китовый позвонок, которым она пользовалась как табуреткой. Теперь в загруженном вертолете счастливый Марксен сидел на этом позвонке. Он сидел на нем и в самолете, улетавшем с нами в Магадан. Провонявшего китовым жиром и сырыми нерпичьими шкурами Марксена пассажиры отселили в хвостовой закуток, близ туалетов. Здесь, сидя на позвонке, он и завершил свой полет на Чукотку. В общем, мы хорошо поработали: не только запаслись реквизитом и впечатлениями, но и договорились с местными властями о помощи. Было решено, что к нам, на «Ленфильм», откомандируют человек десять толковых ребят из местных. Они будут нас консультировать, построят декорацию – «чукотское стойбище», будут ухаживать за ездовыми собаками и сниматься в качестве погонщиков-каюров. Марксен привез с Чукотки много интересных эскизов. Теперь пришла пора и для актерских кинопроб.

На «Ленфильме» в то время работала большая группа штатных артистов, объединенных в «Студию киноактера». Полагалось начинать пробы именно с них. Это была во многом формальная, но обязательная работа. О ленфильмовских артистах постепенно сложились устойчивые представления: кто на что способен, кому кого играть и т. д. Образовались своего рода киноамплуа.

На роль начальника Чукотки выстроилась очередь из лихих комиссаров пролетарского облика, а на роль чиновника Храмова претендовали артисты самого свирепого вида – белогвардейского! Начались обиды, пошла молва о том, что этот хроникер делает все наоборот. Слухи дошли и до Хейфица. Иосиф Ефимович деликатно посоветовал мне отнестись к студийным артистам более внимательно и даже назвал мне имена. У меня тоже были на примете некоторые имена. Я хотел, например, чтобы Храмова сыграл Алексей Николаевич Грибов. Но сразу начинать об этом разговор я не решался. Великий Грибов мог и не согласиться. Ранг у него высокий, а летать куда-то на Север – годы не те. На главную роль я намеревался серьезно попробовать Семена Морозова, хорошо снявшегося у Ролана Быкова в «Семи няньках».

Вопреки моим опасениям и даже с энтузиазмом, Грибов согласился сниматься. Это была большая радость. С Семеном Морозовым тоже все, вроде бы, складывалось, но его мужицкая хитринка временами вступала в противоречие с возвышенными речами начальника Чукотки. Начальник нам все-таки виделся «интеллектуалом». Время шло, пробы затягивались, вернее, я их затягивал. Я ждал, когда ассистенты свяжутся с Михаилом Кононовым. Я увидел его в картине Михаила Калика «До свидания, мальчики», и мне показалось, что именно он – самая вероятная кандидатура.

Приехал Кононов, хорошо попробовался и вызвал смятение в худсовете. Слухи подтвердились – хроникер делал все наоборот. Героический комиссар в исполнении Кононова судорожно метался и в патетические моменты срывался на щенячий визг. Как только не называли наши пробы: «это пародия на комиссара!», это «Иванушка-дурачок!». Разразился скандал.

А между тем, на Кольском полуострове, на высокогорном плато Росвумчор прилетевшие с Чукотки каюры[17] уже тренировали собак, а ленфильмовские плотники сооружали декорации. Уже потекли денежки и на экспедиционные расходы – приближалась зима, а значит, и начало съемок. Оказался под угрозой Его Величество План! Теперь начальство готово было снимать кого угодно, только бы картина пошла поскорее в производство. Меня вызвал Киселев и жалобно попросил «сделать что-нибудь». Я сказал, что никакой катастрофы не вижу, но, для всеобщего успокоения, повторю пробы Кононова. В тот же день я просто-напросто выбрал и снял сцену, где герой по роли должен быть серьезнее, сдержаннее. «Вот! Совсем другое дело!» – обрадовались редакторы. С тех пор, представляя кинопробы начальству, я всегда снимал что-то вроде рекламного ролика и оснащал его соответствующей музыкой, а черновую работу старательно прятал. Любой начальник – прежде всего зритель. Так с ним и следует поступать.

Плато Росвумчор, на котором мы построили наши декорации, находилось в горах, недалеко от шахтерского города Кировск. Здесь добывали руду, содержащую алюминий. Городок был более или менее благоустроен, здесь была гостиница и военный аэродром. Нас привлекало это место еще и потому, что на высокогорном плато дольше держался снег, а постоянные ветры дополняли иллюзию огромного арктического пространства. Снимать в таких условиях было тяжело, но мы выигрывали в достоверности. Яранги, построенные чукчами из привезенных оленьих шкур, охотничье и рыбацкое снаряжение – все было со знанием дела изготовлено и оборудовано самими чукотскими ребятами. Чем невероятнее, анекдотичнее развиваются события в фильме, тем убедительнее должен быть антураж и подробности. Так мы считали.

Выезжать на плато нужно было затемно, с тем, чтобы к восходу уже начинать съемки. Световой день был коротким. Нередко, вместо того, чтобы снимать, мы восстанавливали разметанные за ночь пургой и заваленные снегом декорации. И тут уж было не до чинов – орудовали лопатами и артисты, и вся съемочная группа. Исключение делалось только для Грибова.

Два раза в неделю Грибов должен был являться в Москву на спектакль. Операция «Грибов» проходила таким образом: в Москве после спектакля Грибов садился в «стрелу» и утром был в Ленинграде. Машина отвозила его в аэропорт «Ржевка» прямо к самолету. По договоренности, самолет стоял уже на полосе и опаздывал со взлетом на двадцать минут – иначе не получалась состыковка со «стрелой». После этого – четыре-пять часов болтанки в самолете ИЛ-14, и Грибов прилетает в Кировск. Час – на «реанимацию», как говорил Алексей Николаевич, и сразу же к съемочной группе, на Росвумчор. Через два дня все повторялось, но в обратном порядке. Для пожилого Грибова это было нелегко.

Первой встречи с Грибовым я, честно сказать, побаивался и тщательно к ней готовился. Все-таки, соратник самого Станиславского! Я произнес длинную речь с употреблением различных «станиславских» терминов: «сверхзадача», «сквозное действие» и все такое прочее. Грибов внимательно наблюдал за мной. Видимо, меня ему было жаль.

– Ты хочешь сказать, что Храмов жадный? – спросил Грибов.

– Да! – подтвердил я.

– Ну, так и говори: «жадный», – посоветовал Алексей Николаевич.

Будучи профессионалом высочайшего класса, он не любил абстрактных рассуждений, но реагировал на каждое толковое предложение с полуслова. Для него репетиция с серьезным партнером Николаем Волковым или с чукотским каюром Геной была одинаково важна. Первый его совет, касавшийся работы режиссера с актером, был наглядным.

– Ты козу когда-нибудь пас? – спросил Грибов.

– Нет, – удивился я.

– Вбиваешь колышек, – продолжал Грибов, – привязываешь к нему козу. Она ходит по кругу и пасется. Чем длиннее веревка, тем больше козе простору и травки. Она думает, что пасется на свободе, сама по себе, и молочка прибавляет. Держи артиста на длинной веревке! Но все-таки держи! Я свято придерживаюсь его совета! Сперва меня пугали, что Грибов увлекается спиртным, но ни разу на съемках нашей картины ничего такого он себе не позволил.