Читать книгу "Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Джон Гибсон"

Я ответил, что охотно принимаю их предложение, и вскочил с кровати, ощущая прилив сил. Эти австралийцы были очень обаятельные, добрые и веселые люди. Какой-то ангел подсказал им с небес, что в этот вечер мне ничего не было нужно, кроме как опуститься в кресло в концертном зале, закрыть глаза и отдаться музыке.

В тот вечер Уильям Кейпелл играл на фортепьяно. Это был невысокий молодой человек двадцати двух лет. Пальцы его так и порхали над клавишами, извлекая чистые мелодичные звуки. Мне казалось, что если бы он захотел, то легко поднял бы фортепьяно на кончике пальца и заставил вертеться волчком.

Музыка стихла, и мы вышли из зала в ночь. Друзья поехали впереди на своем автомобиле, а я сзади на своем. Мимо пролетали дома и деревья, музыка все еще звучала у меня в ушах, и я был очарован Австралией. Мне хотелось, чтобы чары эти рассеялись не раньше, чем самолет поднимет меня в небо.

В том же романтическом расположении духа я вышел из дома своих друзей. Небо было ясным. Из открытого окна доносились звуки пианино – хозяйка дома была столь же одаренной, сколь и красивой. Ее муж пожал мне руку и пожелал счастливого пути. Поблагодарив его за вечер, я завел машину и поехал в город.

Ранним утром я прибыл на аэродром, где самолет уже разогревал свои двигатели. Шум стоял ужасный. Поток воздуха от пропеллеров пригибал к земле сухую траву и поднимал пыль, скрывающую первые лучи рассвета.

Я торопился вернуться во флотилию. Ходили слухи, что наши лодки первыми войдут в гавань Гонконга, если японцы в самом деле сложили оружие. Время шло ужасно медленно. Ночь мы провели в столовой австралийских ВВС, где ярко горел свет и рекой лилось вино. Следующие две ночи мы провели в Мельбурне и Сиднее. Все мои попытки ускорить мой вылет в Манилу ни к чему не привели. Повсюду сталкивался с задержками и проволочками. Заходил в отделы ВМС, беседовал с начальством, платил штрафы, в сотый раз ставил свою подпись, но все впустую. Уже началась послевоенная лихорадка. Никому не было никакого дела до меня и моей поездки. С лиц всякого ранга командиров не сходило выражение безразличия даже тогда, когда я кипел праведным гневом.

В итоге воскресным утром я стоял на горячем покрытии аэродрома Маскот в Сиднее. Все мои документы остались в офицерской столовой, где я провел ночь, но времени вернуться за ними у меня не было. Самолет скоро должен был взлететь. К люку на фюзеляже приставили лестницу, и по ней начали подниматься пассажиры. Я последовал за ними.

В связи с участившимися авариями самолетов авиации ВМС США британским офицерам и матросам было приказано летать самолетами австралийских ВВС. В результате время нахождения в пути значительно выросло. Я не сомневался, что мне придется надолго застрять где-нибудь между Сиднеем и Манилой, например на острове Манус, и был готов к такому повороту событий.

Самолет взлетел в 9 часов и начал медленно набирать высоту. В иллюминатор я смотрел на разворачивающуюся внизу панораму города и гавани. Неожиданно улицы города потемнели – это вышли из своих домов тысячи людей. Некоторые забрались на крыши и бросали в воздух яркий серпантин. Из дымовых труб стоящих в гавани судов вырвались клубы дыма, на мачтах взвились флаги.

Мне показалось, я слышу гудки этих судов. Дверь кабины летчиков открылась, из нее вышел командир самолета и с улыбкой произнес:

– Война закончилась.

Дверца кабины закрылась, самолет сильно накренился и взял курс на Брисбейн, где предстояла посадка для заправки топливом.

Вечером того же дня мы приземлились на взлетно-посадочной полосе возле города Таунсвилла, что на северо-восточной оконечности Австралии. У всех, кто встретился нам на земле, был усталый вид. Наверное, у них был трудный день. Я отыскал столовую военных моряков. В душном, плохо освещенном помещении несколько матросов читали газеты.

– Война кончилась, – напомнил им я.

– Ну и что? – отозвался один из них.

Я вышел на свежий воздух и посмотрел на высокую, уходящую в темное небо скалу. Потом выяснилось, что матросы весь день затаскивали на ее вершину бочки с нефтью, которую собирались поджечь во время празднования. Маленький тихий город готовился отметить окончание войны.

Я медленно прогуливался по улицам и случайно встретил старого приятеля, который только что прибыл в гавань на мотоботе. Мы обменялись рукопожатиями и присоединились к гуляющей толпе, которая с наступлением темноты становилась все больше.

Где-то в вышине вспыхнул огонь – это загорелась нефть на высокой скале. Еще мгновение – и вниз обрушился огненный водопад. Это было незабываемое зрелище. Толпа ответила громкими возгласами и свистом. Город ожил. Повсюду зажглись огни, открылись двери, заиграли танцевальные оркестры. Улицы заполнились ликующими мужчинами и женщинами. Некоторые из них были в купальных костюмах. Медленно двигались карнавальные машины. Матросы наблюдали за ними, прикладываясь губами к бутылкам с пивом.

Это была удивительная, фантастическая ночь. Маленький городок на берегу Тихого океана в эту ночь стал центром притяжения, куда стекались жители окрестных деревень, островком веселья в океане тьмы. Гулянье продолжалось всю ночь и закончилось, только когда небо над океаном озарилось лучами солнца.

На взлетно-посадочной полосе, куда нас довезли на машине, почти никого не было. Возле нашего самолета стояли несколько пассажиров с изможденными лицами и смотрели себе под ноги. На высокой скале продолжала гореть нефть. Подошел командир самолета, и двигатели взревели. Скоро мы уже взлетали навстречу рассвету. Внизу мне махал рукой оставшийся на земле приятель. Последний раз виделись с ним на Цейлоне месяц назад. Мы еще долго будем вспоминать эту ночь, проведенную в Таунсвилле.

Под хвостовым оперением исчезали берега Австралии. Из-за облачной гряды хлынули солнечные лучи. Самолет поднимался все выше и выше, пока не достиг высоты 20 тысяч футов. Здесь смотреть было не на что, поэтому я опустил голову и заснул.

Топливом заправлялись на взлетно-посадочной полосе возле города Голландия. Новая Гвинея поражала своей густой зеленью. Рядом с полосой росли высокие деревья. Как только мы сошли на землю, навалилась жестокая жара. Я пытался укрыться от нее в высоких зарослях, но это не помогало. Жара была повсюду. В домике с крышей из жести мне дали чашку чаю и немного хлеба. Здесь же с мрачным видом сидели за столом небритые полуголые заправщики, уставшие от жары и своей однообразной работы. Они смотрели на нас так, словно мы были с другой планеты. Когда мы взлетали, я помахал рукой бедолагам, которым было суждено остаться в этом пекле, но они не помахали мне в ответ.

Остров Манус. С высоты полета он был очень красив и напоминал сюрреалистическую картину: вода в лагунах, окаймленных белыми песчаными пляжами, в зависимости от глубины меняла оттенок от ярко-зеленого до черного. Наш самолет пролетел над военно-морской базой и начал заходить на посадку. Еще через минуту, пронесшись над самой водой, он прокатился по взлетно-посадочной полосе соседнего с Манусом острова и остановился.

Манус – остров затерянных душ. Я отправился в лагерь для транзитных пассажиров, в котором успел побывать раньше, и обнаружил, что в нем появился барак для неамериканцев. Это было дурным предзнаменованием. Несколько мужчин отсыпались после веселой вечеринки на расположенных в два яруса койках. Снаружи ничего не изменилось. Тот же пляж, киноэкран между пальмами, те же, хотя и несколько поблекшие, красные и синие зонтики над столами возле клуба. В то же время в обитателях лагеря была заметна некоторая удрученность, они ходили с опущенными головами. Я зашел в клуб и познакомился там с одним расстроенным репортером, который заливал тоску виски и кока-колой. Он рассказал мне, что прибыл в Сидней, чтобы потом присутствовать при освобождении одного небольшого острова, удерживаемого японцами, и тут война закончилась. Теперь ему нужно было попасть в Японию, где высаживались американские войска, но он застрял на этом острове, и теперь оставалось только пить виски под синим зонтиком и смотреть вслед улетающим самолетам.