Читать книгу "Один из лучших дней (сборник) - Яна Жемойтелите"

– Ну, прости! – Савкин сказал неизвестно кому из них, сел в машину, уезжая, мигнул, обозначив прощальный салют.

Ей было смешно, на нерве, уже когда они поднимались домой. В свете тусклой лампочки в подъезде Петин силуэт размывался, лица не видно было тем более. Вера Николаевна могла думать только со странной радостью, что Петя все же успел подучиться цинизму и что не столь уж он беззащитен – последнее было открытием для нее самой.

Петя больше не говорил про Савкина. Выглядел он необычно собранно, пальто скинул по-деловому быстро. Вера Николаевна успела снять ботинки, муж сообщил, что его срочно вызывают в район, машина уходит через час, так что он едва успеет собраться. Вера Николаевна принялась на скорую руку лепить котлеты. Давешний эпизод с Савкиным выветрился из головы совершенно.

За столом Петя рассказывал, что в районе крупная авария, пострадали люди, и город остался без тепла. Дело непростое, хотя и замешенное на банальном головотяпстве. Он был на удивление спокоен, озабоченный только предстоящей работой, которая неизвестно сколько по времени потребует его отсутствия. Попутно ругал человеческую безалаберность, которую просто ненавидел, поскольку от нее не существует защиты.

– Защититься можно от глупости, от недостатка образования – таких людей не возьмут на ответственную работу. – Петя кровожадно кромсал котлету ножом. – От безалаберности защититься нельзя. Вроде как она не совершенное зло, но девяносто восемь процентов несчастий именно от нее…

Вера Николаевна, не вникая, слушала, ее занимала больше свежая царапина на клеенке.

В прихожей, поправляя на муже шарф, она все-таки спросила:

– Петя, ты… Разве ты не ревнуешь?

– К нему? Нет. К нему просто не стоит. – Петя ответил жестко.

В уголках его рта мелькнули твердые складки. Вера Николаевна отметила про себя, что раньше их не было, и еще – что Петя очень неудачно надел кепку: козырек перекосило, что придавало помятость всему его облику. Эта помятость не вязалась никак с твердыми складками в уголках рта.

Когда Петя ушел, ей захотелось есть. Она взяла кефир, печенье, устроилась у телевизора и с удовольствием ощутила, что на некоторое время она одна и что ценность ее одиночества именно в том, что оно временно. Вера Николаевна пила кефир и думала, как ей все-таки повезло с мужем.

В просвете штор чертился молодой месяц.

С утра в издательство посыпались звонки. Вера Николаевна знала, что в бухгалтерии работает ревизор, поэтому ее тоже станут дергать – некоторые договоры числились за ней. Однако при каждом новом звонке она медлила поднимать трубку, опасаясь подспудно, а вдруг это Савкин: ей хотелось думать, что в их истории поставлена жирная точка. Несколько раз звонил директор, поминая договор, заключенный с автором два года назад, – по поводу сборника, который «повесила» на нее, как на новенькую, бухгалтерия, заставив просчитывать гонорарные ставки. Вера Николаевна питала к цифрам природное отвращение, однако по незнанию впряглась. Какая-то не совсем хорошая история вышла потом с этим сборником, из-за чего уволился главный бухгалтер, поговаривали про взятку… Вера Николаевна не хотела влезать во внутренние дрязги; с ее-то стороны все было чисто. Теперь в ходе ревизии история всплыла вновь. Настроение у Веры Николаевны совершенно упало, поскольку приходилось поднимать старые договоры, папки с которыми были засунуты глубоко в шкаф.

Разбирая бумаги, Вера Николаевна морщилась: пыль забивалась в нос, лезла в глаза. Наконец отыскав нужное, она брезгливо отряхнула пыльные пальцы. Договор с суммой гонорара в девять миллионов шестьсот тысяч рублей… Она уже отвыкла от этих ужасных нулей.

Ревизор оказался теткой, страдающей запущенным пародонтозом; во рту ее вкривь и вкось, налезая друг на друга, торчали редкие зубы. При разговоре она шамкала, чуть поплевываясь, видом очень напоминая старую мышь из «Дюймовочки». Еще и обращение выбрала: «Милочка», которое Веру Николаевну покоробило.

– Так-так, милочка, что же мы наблюдаем? – Мышь водила скрюченным пальцем по строкам договора. – Ставки… Откуда вы брали ставки?

– Из книжки. – Вера Николаевна ответила тихо, как двоечница у доски.

– Из книжки, так-так… Количество авторских листов… Ну те-с, если ставку помножить на количество авторских листов… получается у нас… – Она вперилась очками в договор.

– Девять шестьсот, – вызубренно ответила Вера Николаевна.

– Ага! – Мышь возопила злорадно. – Да вот не девять шестьсот, а шесть девятьсот!

– Как? – Прежде чем Вера Николаевна успела осознать ужасное, перед глазами встало видение Пети, который кровожадно кромсал котлету.

Конечно, она перепутала по той самой безалаберности, по невниманию, потому что для нее девять шестьсот и шесть девятьсот были просто перевертыши, за которыми никогда не стояли реальные деньги. Теперь, однако, напрасно было оправдываться, кивая на бухгалтерию, что-де не проверили. Логика мыши была непреклонна: это ее, Веры Николаевны, ошибка, ее в договоре подпись, и никакая бухгалтерия, ни автор тем более ни при чем. Мышь шамкала, поплевывая:

– Вам, милочка, необходимо возместить разницу и впредь быть осторожней с деньгами. Это деньги бюджетные, но платить придется из своего кармана.

– Из своего?

– Добрый дядя за вас не заплатит. – Мышь взяла менторский, назидательный тон классной дамы. – Вы растратили казенные деньги, и неважно…

Лицо ее потеряло человеческий контур, и так же смазалось лицо директора, который находился в абсолютной власти у этой мыши, ничего не смея сказать против. Мышь выговаривала тем временем что-то про суд – что Веру Николаевну будут судить. Она произносила еще какие-то страшные слова из жизни потусторонней, изнаночной. Но как все это могло соотноситься с ней – с такой красивой, умной, порядочной Верой Николаевной, которая просто жила, никому не делая зла?

Ломая красивые пальцы, Вера Николаевна выдавила сквозь непослушные губы:

– Да не присвоила же я те деньги!

– Неважно. – Мышь продолжала тем же менторским тоном, что она десять раз перепроверяла счета.

Вера Николаевна подумала каким-то вторым, трезвым, умом, что точно так же выговаривает кому-то сейчас Петя за головотяпство и что для машины правосудия не существует живых людей, а есть только лица, нарушившие правила.

– Я вам предлагаю, милочка, добровольно погасить разницу, – мышь будто смягчила голос. – Через суд все равно придется платить.

– Через суд? – Вера Николаевна еще не до конца понимала значение этого слова.

– Если вы не погасите разницу…

– Вера Николаевна, – вступил наконец директор. – В противном случае мы будем вынуждены взыскать с вас через суд. – Он говорил еще много негрубых слов, пытаясь сгладить ситуацию, однако выходило тоже, что лучше в три дня внести недостающие деньги.

У себя в кабинете перед зеркалом Вера Николаевна методично съела помаду с губ – со стороны могло показаться, что она в отчаянии кусает губы, на самом деле на нее нашла огромная безразличность, ступор, когда больше всего на свете хотелось спрятаться, забиться в щель, чтобы не видеть людей, которых совершенно не трогало то, что случилось с ней. Она в секунду возненавидела яркие губы женщин, нарисованные затем, чтобы придать особую выразительность лицу. Ей же хотелось раствориться.