Читать книгу "Поцелуй смерти - Лорел Гамильтон"

Синрик кивнул.

– Я думаю, что если бы смогла сдержать при нем ardeur, то сохранила бы дистанцию, Синрик.

– Син, – поправил он машинально с некоторой ноткой усталости от таких поправок. Я вздохнула.

– Ладно, пусть будет Син. Ты же понимаешь, что эта кличка не помогает мне справиться с табу?

– С каким табу?

– Ты – ребенок, о котором мне полагается заботиться. Честно говоря, для меня родительские собрания все расставили по местам, Синрик… то есть Син. – Я уперлась руками в бока, наконец-то сделав по-настоящему сердитое лицо. Это ощущалось приятно, даже оправданно. – Нельзя ходить на родительские собрания к мальчику в школу и этого мальчика трахать. О’кей, Син? Вот это правда, и это и есть проблема. Так делать просто нельзя.

Он рассмеялся, прислонился к стеклянной двери, все еще скрестив руки на груди.

– Так перестань ходить на родительские собрания.

– Что?

– Перестань заниматься родительством. Я тебя за родителя не считаю, Анита. Ближе всего к тому, что можно назвать матерью, была для меня Вивиана в Вегасе, и она к сыновьям своим не особенно по-матерински относится. Но можешь мне поверить, о тебе я никогда не думал в таком смысле.

Он нахмурился, развернул плечи так, чтобы прислониться к стеклу спиной, тыльной стороной рук, ладони плоско на нагретом солнцем стекле, и его торс вдруг оказался подсвечен сзади. Тут выяснилось, что синий шелк его шортов все-таки светопроницаем.

Я отвернулась, чтобы не приглядываться, что там еще можно рассмотреть на просвет. От желания увидеть этот контур весь мой протест насчет родительских чувств стал то ли глупым – как у дамы, которая слишком сильно оправдывалась, – то ли инцестуозным. Почувствовала, как стала приливать краска к лицу, и очень, очень мне захотелось, чтобы я смогла это прекратить.

– Ты ведь не считаешь себя моей мамочкой.

Он слегка понизил голос, когда это говорил.

Я покачала головой, потому что он был прав. Не считаю, но я просто…

– Но когда я хожу на родительские собрания и так далее, это меня ставит в такое… положение. Ты ведь понимаешь? Я не могу это все делать, и все равно… – я повела рукой в его сторону, – вот это еще.

– Жан-Клод – мой официальный опекун, и ему нравится изображать из себя родителя. Натэниелу тоже нравится. Такой весь старший брат.

Последнюю фразу он произнес радостно.

Тогда я на него посмотрела, и радость на его лице читалась явно. Он стоял, прислонясь к двери в потоке света, и был счастливым, спокойным, естественным – более естественным, более собой, чем когда к нам приехал. Мне не надо было с усилием отводить глаза от нижней части его тела, потому что мне нравилось сейчас его лицо. Он не просто вытянулся и нарастил мышцы в Сент-Луисе. Я с удовольствием смотрела, как он обретает себя, становится тем, кем мог бы быть. Это мне нравилось, как нравилось в Натэниеле, или в Джейсоне, или… или в Мике. Все мы стали больше самими собой.

– Ты прав. Жан-Клоду нравится играть родителя.

Син засмеялся:

– Спорт его несколько озадачил, но он любит ходить на матчи.

– Он тобой гордится, – сказала я.

– Еще бы, – усмехнулся Син.

– Это да.

Син посмотрел на меня, синие глаза стали серьезнее.

– Да, ты же можешь ощущать его эмоции, если не закрываешься слишком сильно щитами. Даже сильнее, чем с кем-нибудь из зверей твоего зова.

– От Жан-Клода закрыться труднее.

– Чем от Натэниела или Дамиана?

– Дамиана – да. От Натэниела – труднее. Хотя смотря чем мы заняты.

– Ты про секс, – сказал Син.

Я улыбнулась, покачала головой.

– Секс с Жан-Клодом – да, тут можно забыть обо всем, но Натэниел не так хорошо контролирует свои эмоции, как вампиры.

– У них на века практики больше, – сказал Син.

– Верно, – кивнула я.

– Так ты просто перестань ходить на родительские собрания как моя родительница, Анита.

Он протянул ко мне руку.

– Вот так просто, – спросила я, – и все станет хорошо?

– Не ручаюсь, но куда лучше, если ты не будешь там сидеть как на иголках, всегда готовая оправдываться, а просто я буду твоим любовником.

И он повел протянутой рукой в воздухе.

Я подошла ближе и взяла его за руку. Так мы и стояли, держась, и никто из нас не пытался подойти ближе. Стояли – он, прислонясь к двери, и я, подавляя желание притянуться к его руке, – и смотрели друг на друга.

Улыбка чуть увяла, и видно стало серьезное лицо. Радость еще осталась, как держится свет после заката, когда солнце ушло уже за горизонт, но понятно, что истинная ночь уже здесь – ночь, когда выходят резвиться монстры.

А я не хотела для Синрика быть монстром, каким стала для Ларри. Аналогия несправедливая, но я устала, и не физически, потому что поспала, а эмоционально. И еще я гадала, куда подевался Брайс – не потому, что хотела спасения от разговора с Синриком, а потому что этих гадов надо прищучить до захода солнца.

Синрик сжал мне руку, чуть встряхнул:

– Ты очень глубоко задумалась. И не обо мне.

У меня хватило такта смутиться, но врать я не стала.

– Я думала, когда же за мной заедут отвезти на это веселье.

– Ты знаешь, как я каждый раз пугаюсь, когда ты едешь работать с полицией.

– Знаю, – кивнула я.

Мы еще раз переглянулись, продолжая держаться за руки. Чуть на расстоянии.

– И я ничего не могу сделать, чтобы ты не поехала.

– Ничего, – вздохнула я.

– А обнять тебя можно?

Я посмотрела удивленно – слишком резкая смена темы.

– Обними, конечно. В смысле, отчего нет?

– Я думал, мы ссоримся, и еще ты стала очень серьезна, совсем по-рабочему.

– Я не думала, что мы ссоримся.

– Мы оба задумывались насчет поссориться, – улыбнулся он.

И я тоже слегка улыбнулась:

– Задумывались, это да.

– Но не будем? – спросил он.

– Наверное, нет.

Он стал серьезен, потянул меня за руку чуть ближе к себе.

– Не пойми меня неправильно, Анита, но почему мы не ссоримся?

Я заметила, что он не привлек меня к себе, оставил несколько дюймов дистанции, чтобы я сама могла решить, хочу я ее сократить или нет. За этот год он понял, чего не надо делать. Проблема в романах со мной как раз в том, что надо делать – так это сформулировал один из моих бывший бойфрендов.

Я приблизилась, сократив дистанцию. Осталась стоять почти так же, как раньше, глядя на него снизу вверх, в объятии его рук, но мои ладони лежали у него на талии, сохраняя последние доли дюйма дистанции.