Читать книгу "Миссис Хемингуэй - Наоми Вуд"

34. Париж, Франция. 30 сентября 1944

– Папа, – рядовой просунул голову в комнату, – тут к тебе какая-то дама.

Солдат стоял в дверном проеме, прислушиваясь к тому, что происходит в комнате, и понимающе поглядывая на нее.

– Я и не знал, что такую так просто заполучить. – Он кивнул на корреспондентскую нашивку на ее левом рукаве. И скользнул взглядом по ее груди, прижатой кителем.

– Тем, кто служит столько, сколько я, их выдают пачками.

Рядового о чем-то спросили из комнаты, он отозвался:

«Нет, не она». И вот так всю неделю – чтобы добраться до Эрнеста, ей приходилось пробиваться через толпу лакеев.

– Передайте ему, что пришла Мэри Уэлш.

Рядовой повторил ее имя и через секунду был буквально снесен ураганом по имени Эрнест.

– Привет, Озорница!

Мэри поцеловала Эрнеста в щеку и убрала его ладонь со своего зада. Всю неделю она терзалась своим преступным счастьем. Самые благоразумные люди, практически все – ее друзья, советовали воздержаться от какой-либо связи с этим человеком. Как они выразились, «он слишком быстро отвлекается».

– Моя маленькая Венера, – прошептал Эрнест, усаживая ее у окна, пока его «ополченцы» гуськом покидали комнату, унося с собой карты, бумаги и карабины. Здесь все еще пахло кониной, которую они несколько дней назад варили на газовой горелке. – Шампанского? Мы еще не все выпили.

На письменном столе стояло блюдо с апельсинами.

Запасов у Эрнеста было не меньше, чем бардака в комнате. Куда бы он ни направился, у него всегда под рукой оказывалось столько выпивки, сколько другим военкорам и не снилось. Стоило затеять вечеринку, как он, словно фокусник из шляпы, доставал откуда-то банки джема и арахисовой пасты, жестянки с консервированной ветчиной и персиками в сиропе. Да если бы даже он в жизни ничего не написал, то все равно стал бы знаменитостью в голодном Дорчестере благодаря своему шкафу, набитому деликатесами. После той встречи в Лондоне они еще пару раз обедали и ужинали вместе, неизменно памятуя об отсутствующих супругах. Основными темами их разговоров были передвижения войск и линии атаки тех сражений, что случились в последние пять лет. Когда он попал в аварию, Мэри принесла ему в больницу Святого Георга завернутые в газету желтые тюльпаны. Поцеловала его в голову возле повязки и ощутила запах мыла и камфары.

– Что случилось?

– Мы протаранили стальную цистерну с водой. Ни хрена видно не было.

– Летчики называют это «черной пеленой», дурачок. Когда глаза устают. – Она поставила желтые тюльпаны в вазу. – Вот. Цветы поднимут тебе настроение.

– Это ты поднимаешь мне настроение!

Мэри улыбнулась. Глаза у Эрнеста были пьяные – сотрясение мозга он лечил шампанским. Оставшееся в бутылке Мэри вылила в раковину. Эрнест бурно возражал, но улыбался, словно ему нравилась ее забота. Потом он сказал, что позже вечером его должна навестить Марта – гранд-дама собственной персоной. Он поднял кулаки и сделал пару выпадов в воздух.

– Может, останешься? Поглядим, кто кого?

Мэри лишь рассмеялась. После вечеринки в Челси с польскими летчиками, а особенно после унизительного эпизода с лисьим палантином встречаться с мисс Геллхорн совершенно не хотелось.

Эрнест открыл следующую бутылку – пробка вылетела в окно и ударилась о мостовую. Из кондитерской напротив хозяйка в просторном рабочем халате выметала мусор. Мужчины стояли в очереди к киоску за вечерними газетами. На мостовой, где еще недавно лежала мертвая лошадь, темнело пятно засохшей крови. Флаги, свисавшие из окон и с балконов, теперь напоминали линялые занавески. Праздничный наряд Парижа ветшал, свобода становилась повседневностью.

Бутылка шампанского звякнула о никель ведра с логотипом отеля «Ритц».

– Vive la Libération, et Vive ma Mary![36]– Эрнест поднял бокал.

Все еще с повязкой на голове, как обычно, босиком, он тем не менее был совсем не похож на безумца, который копался в мусорных баках неделю назад. Мэри удивляли эти невероятные перепады настроения: каким он был теперь уверенным, как владел собой! Она собралась уже извиниться за выброшенный черновик стихотворения, но вспомнила наставления Марты и промолчала.

Эрнест сидел в кресле у окна, последние лучи закатного солнца играли на его лице. Шампанское оказалось восхитительным, на тосте было масло.

– Никаких носков, – сказала она, указывая сигаретой на его ногу, прежде чем стряхнуть пепел в окно.

– Идеально для босоногого джаза, – откликнулся он и почесал лодыжку пальцами другой ноги. – Знаешь, мы с первой женой жили в Париже. Квартирка над лесопилкой. Опилки все глаза запорошили.

– Что произошло?

– С Хэдли?

Эрнест пожал плечами и поднялся. Поставил пластинку, опустил иголку – все с удивительной для его больших рук аккуратностью и точностью. Скрежет, потом звуки фортепиано. Шопен, мазурка. Он стоял, глядя на крутящуюся пластинку. Потом снова повернулся к ней, мертвенно-бледный.

– Иногда мне кажется, что все повторяется. Я ставлю иглу в то же место той же пластинки, но ожидаю иной мелодии. – Он подошел к своему нетронутому бокалу и залпом осушил его. – Как ты думаешь, что сказал бы про меня Фрейд?

– Что ты невротик?

Эрнест ответил ей грустной улыбкой. И снова поднес бокал к губам, но понял, что тот пуст.

– Я вспоминаю, как мы впервые встретились с Хэдли в гостях в Чикаго. Она была в голубом платье до колен, и у нее был такой вид, словно девушка впервые попала на вечеринку. Мы говорили безо всякого стеснения, я еще не встречал женщины, исполненной такой кристальной чистоты, такого спокойствия. Я сразу почувствовал, что могу рассказать ей что угодно. И тогда подумал: это именно та женщина, на которой я должен жениться. Мне был двадцать один год. – Он наполнил свой бокал, глядя, как поднимаются пузырьки, потом долил ей. – У нее было одно необычайное качество – какая-то потрясающая доброта. Вот во что я влюбился. А теперь скажи мне, как я умудрился устать от такой женщины?

– Привычка?

– Какая к черту привычка! Я был идиотом!

Было странно слушать, как Эрнест изливает душу. В Лондоне они говорили лишь о войне, и только иногда он шутил, что Мэри станет его женой. Всерьез об этом речь зайти не могла: оба состояли в браке. Бедный Ноэль. Поехал в командировку в Северную Африку и бросил ее в Лондоне под бомбежками. Славный малый, но с ним никогда не бывало так весело, как с Эрнестом.

– Тебе не стоит так угрызаться, – сказала Мэри, – Пол и Хэдли всегда казались мне очень счастливой парой.

– Ты с ним знакома?

– Да, я знаю мистера Мюррея. Он был моим начальником в Чикаго. В «Дэйли ньюс».