Читать книгу "Вакансия третьего мужа - Людмила Зарецкая"

Настя даже не удивилась, увидев под статьей свои имя и фамилию. На третьей полосе рассказывалась история семейной жизни Фомина, который откровенно говорил о своих трех браках, брошенных сыновьях-близнецах, а также о том, что не считает супружескую верность необходимым условием счастливой семейной жизни. Здесь же присутствовали фотографии расфуфыренной Катерины, выходящей из модного бутика, ее же с бокалом шампанского в руках на великосветском приеме, скромно одетой Ольги на пороге старенького дома бывшей свекрови и голого Фомина, обернутого в маленькое полотенчико по причине только что случившегося выхода из бани.

На последней странице размещались, как гласил колонтитул, «рецепты для всех». Тут были блюда из омаров. Салат из анчоусов, помело, авокадо и сушеной канадской клюквы. Перепела в соусе бешамель. Фуа-гра. Стейки из мраморной говядины в желе из имбиря. И прочие изыски, вызывающие у простого человека приступы жгучего выделения слюны и ненависти одновременно.

Если бы Настя не испытывала отчаяния, то, прочитав все это, даже восхитилась бы тому мастерству, с которым была сделана газета. В том, что всю эту безусловно талантливую гадость написал Табачник, она даже не сомневалась.

– Насладилась? – глухо спросил Стрелецкий. Фомин продолжал молчать. Отбросив свой номер газеты, длинно и изощренно выругался Котляревский.

Хлопнула дверь, и в комнату вбежала разрумяненная от мороза Анютка.

– Вы все здесь, как хорошо, – скороговоркой проговорила она. – А я бегу и думаю, что вдруг никого нет, поздно же уже. Но я не могла не прибежать. Я домой от подружки пришла и из почтового ящика достала. И как увидела, так сразу сюда.

– Погоди, милый ребенок. – Котляревский бережно взял девушку за плечи. – Не тарахти. Что ты нашла в своем почтовом ящике? Вот эту газету?

– Да нет же. Газета же наша, а это не может быть наше. – Анютка полезла в сумочку и достала сложенный листочек бумаги. В развернутом виде это оказалась листовка в знакомой фоминской оранжевой гамме. В ней Егор Фомин призывал установить на каждом доме красивый кованый флюгер, чтобы придать городу неповторимый и уникальный вид. Введенное для этого самообложение граждан предусматривало сбор по две тысячи рублей с каждой квартиры.

– Мама сказала, что у нас весь подъезд это обсуждает, – возбужденно продолжала тарахтеть Анютка. – Бабульки ругаются, говорят, что Фомин – малахольный, который цены деньгам не знает. Предлагает бог знает что, лучше бы дороги пообещал отремонтировать и скамеечки во дворах поставить.

– Да-а-а, – крякнул Котляревский. – Взялись за тебя, Егор, со всей дури. Подстава за подставой, прости, господи. Интересно, что они для тебя еще придумают?

– Уже придумали, – негромко сказала появившаяся на пороге Инна Полянская. – Добрый вечер всем, кого не видела. Тем более что вечер уже давно перестал быть томным. Я домой поехала и на проспекте обратила внимание. Вдоль всей дороги щиты установлены. Со слоганом «Город ждет Зимина».

Настя прижала руки ко рту. Олег Зимин был еще одним кандидатом на пост мэра их города. Зарегистрировался он в последний отпущенный для выдвижения день. И до настоящего момента скромный водитель со станции «Скорой помощи» никак своих мэрских амбиций не проявлял. То, что он технический кандидат, было понятно сразу, но то, что его выбор объяснялся сходной по звучанию фамилией, разъяснилось только сейчас.

– Приходится признать, что бьют нас по всем фронтам, – негромко сказал Котляревский. – Вот ведь суки, прости, господи! Ну, суки ведь?!

– Вот что, граждане, – Игорь Стрелецкий наконец-то перестал смотреть в окно. – Поехали по домам. Плачем Ярославны тут ничего не изменишь. Завтра надо запустить новый соцопрос, чтобы понять, сколько мы потеряли в рейтинге на всей этой вакханалии, а уже потом на его основе принимать решение, что делать дальше. Анастасия, ты ведь без машины, тебя отвезти?

Настя неуверенно помотала головой и еще более неуверенно снова бросила взгляд на Фомина. Тот притворился, что не видит этого отчаянного взгляда.

– А кто тебя отвезет, или ты машину вызовешь? – Стрелецкий ни одно дело не оставлял незаконченным и, как это ни было некстати, Настя вновь невольно порадовалась за Алису.

– Я ее отвезу, Игорь, – сказала Инна, быстро оценившая ситуацию. – Не волнуйся.

– Спасибо. Всем до завтра.

– До завтра, – ответил Фомин. С того момента, как Настя показалась на пороге штаба, он в первый раз открыл рот. – Я тоже поехал.

– Егор, – он будто споткнулся, услышав Настин дрожащий голос, и явно нехотя обернулся. – Егор… Ты не расстраивайся из-за всего этого. Игорь прав, мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Я не расстраиваюсь. – Фомин вяло пожал плечами. – Но и радоваться мне особо нечему. В глазах всего города я выгляжу мерзавцем и придурком. Причем одновременно. Убойное сочетание, но я привыкну. Всем пока…

Настя со слезами в глазах смотрела на закрывающуюся за ним дверь. Мрачная Инна решительно потянула ее за рукав.

– Пошли же. Рыдать дома будешь, – прошипела она.

Послушно перебирая ногами, Настя пошла к выходу. Судорожно наматывая шарф, она все выше и выше задирала голову, не давая пролиться слезам, но они, не слушаясь, самовольно текли по щекам, прокладывая все новые русла среди уже имеющихся мокрых дорожек.

Всю дорогу Инна деликатно молчала. Лишь притормозив у подъезда, она негромко поинтересовалась:

– Зайти к тебе? – Настя отчаянно замотала головой.

– Ну, как хочешь. Предавайся вселенской скорби в одиночестве. Слышишь, Романова, ничего нового и страшного не произошло.

– Не произошло, – согласилась Настя. – Только все рушится и сыплется. И Егору плохо. И я ему совсем не нужна.

– Тоже ничего нового, – жестко сказала Инна. – Я тебя предупреждала. Фомин – это Фомин. И он уже не изменится. А то, что ему плохо, так он сам это все заварил. Не маленький, выдержит. Меня гораздо больше волнует, что плохо тебе.

– Я тоже не маленькая и тоже сама все это заварила, – сказала Настя. – Ты езжай, Инка. Правда. Спасибо тебе, но ты езжай.

Зайдя в подъезд, Настя, не глядя, открыла почтовый ящик. В нем белел листок бумаги.

«Листовка, – равнодушно подумала она. – Завтра и мой подъезд будет с пеной у рта обсуждать флюгеры за две тыщи. И никому ничего не объяснишь».

Держа листок в руках, она открыла ключом дверь квартиры, зашла внутрь, включила свет, поставила сумку на комод в прихожей и тяжело присела на пуфик. Сил раздеваться не было. Сил жить дальше тоже. Словно во сне, она развернула лист бумаги, тяжелой гирей оттягивающий руку.

Это оказалась вовсе не листовка. На белом листе были напечатаны огромные черные буквы. «Шрифт не менее 27 пунктов», – машинально отметила Настя, вглядываясь в ядовитый беспощадный текст: «Ты сдохнешь в подворотне, беспородная гулящая сука».

Фомину не спалось. Он уговаривал себя, что это из-за полнолуния. Жирная луна нагло заглядывала в окно спальни через незадернутые шторы. Ложась в постель, Егор их не задернул, а сейчас, несмотря на бессонницу, ему было лень вставать.