Читать книгу "Гребень волны - Евгений Филенко"

…только что вовсю полыхало солнце, и вдруг нежданно-незвано накатила приблудная тучка, разродилась крупным частым дождем. Теплым, оттого что капли нагреваются, не успевая достигнуть земли, так что никого этот дождь спугнуть не может. Он и не спугнул. Я даже благодарен ему за то, что он хотя бы немного остудил мое горящее лицо. Она же просто не замечает этих крутых жестких струй. Ударь возле ног ее молния, разверзнись земля – она и тогда не отвела бы от меня своего взгляда. Голубой сарафан, потемневший от воды, сползает и никак не может сползти к ее ногам окончательно, льнет к ее мраморной коже, и она нетерпеливо помогает ему руками. Переступает через него и делает шаг навстречу мне, полумертвому, задохнувшемуся. Алмазные капли сверкают на ее плечах единственным украшением, вспыхивают на упруго качнувшихся в такт движению грудях, в спутанном облаке волос. А больше я ничего не вижу, прикованный к месту ее распахнутыми глазами…

Я протягиваю ставшие невесомыми, утратившие плоть руки. Пальцы погружаются в серую занавесь. За ней ничего нет. Прошлое отрезано от меня. Беспамятство. Покой. Руки мои опускаются. Им не к кому тянуться.

Мир – только сон…

А я-то думал – явь,

Я думал – это жизнь, а это снится…[6]

Низенький, должно быть, невообразимо сильный человек, чем-то похожий на сказочного гнома, ведет меня под локоть до гравитра. Я безропотно принимаю его помощь. Во всем теле жидкая расслабленность. Можно сказать, я сплю на ходу. Так что пусть ведет. «Ты помнишь меня?» – спрашивает гном, когда я с трудом влезаю в кабину. «Нет… А кто вы?» – «Это не важно. Назови автопилоту свой адрес». Я называю. Дверца захлопывается и машина свечой взмывает в ночное небо. «Потише, – прошу я, и гравитр послушно сбрасывает скорость. – Я тут подремлю немного…»

Я сплю всю дорогу до моего дома и еще пару часов уже на стоянке, не вылезая из кабины. С чего меня так разморило?.. Поэтому мне приходится поспешить со сборами, чтобы не опоздать на первый рейс суборбитального челнока. Разумеется, впопыхах я забываю о массе важных дел, в том числе связаться с мамой. Я пытаюсь сделать это, уже сидя в глубоком мягком кресле челнока, но связь неустойчива, рвется помехами и проститься толком так и не удается. Зато на орбитальной базе все устраивается наилучшим образом. Видеалы там мощные, их сигналу пробить атмосферу ничего не стоит, и мы с мамой прекрасно видим и слышим друг дружку.

3.

«Теперь, человек, твоя память едина. Все контуры слиты в целое, они взаимодействуют. Никаких разломов и трещин. Однородное, нигде не прерываемое поле памяти. Что ты чувствуешь?»

«Ничего. Я слегка разочарован».

«Чем же?»

«Эта история с ментокоррекцией, которой Большой Дитрих придавал особое значение. Она же ничего не стоит. Я не понимаю себя. Что побуждало меня искать смерти? Какие еще сильные эмоции? Всего лишь нелепый горячечный бред. Дикость, несуразица».

«Отнюдь нет. Подумай еще, и ты найдешь причину».

«Кажется, нашел. Сейчас, когда мой мозг существует как единое пространство мысли, я вышел на новый для себя уровень мышления. Поднялся над самим собой, прыгнул выше головы. И на этом уровне мои эмоции становятся иными. Может быть, еще более сильными. Может быть, они отмирают за ненадобностью, как атавизм. Этого я пока не понял. Во всяком случае, с этого нового уровня мои прежние переживания кажутся слишком мелкими, недостойными моего разума».

«Ты прав. Но не отвлекайся на самоанализ. Возможно, ты еще успеешь этим заняться. Ты забыл о той задаче, которая стоит перед тобой. Это задача спасения корабля и людей».

«Я не забыл. Сейчас четыре пятых моего «Я» заняты подготовкой к операции. Мой мозг – прекрасный, неизмеримого могущества, не имеющий аналогов во вселенной интеллектуальный прибор. И я намерен использовать все сто триллионов его синапсов с максимальной пользой. А если этого окажется недостаточно, я создам новые нейронные связи. Я программирую свой мозг на выполнение спасательной операции. Неудачи быть не может».

«Все правильно. Я сделал свое дело. Теперь я ухожу».

«Ты бросаешь меня одного?!»

«Не питай иллюзий, человек. Ты и был ОДИН все это время. Ты сам выдумал меня. Собеседника, Учителя. На каком-то этапе тебе было удобно вообразить себя лишь слепым Учеником. Но ты все делал сам. Я лишь игра твоей пробужденной фантазии. Защитная реакция твоего мозга на недостаток информации о причинах его усовершенствования. Или, если угодно, пусковая программа, программа-бустер, возникшая в твоем мозгу, чтобы инициировать процессы его самопознания и самообъединения. Теперь ты можешь действовать автономно, и часть твоего мозга, занятая программой-бустером, должна быть освобождена».

«Но кто поместил тебя в мой мозг?»

«Не КТО, а ЧТО. Ты сам привел эти силы в движение. Собственным указательным пальцем. Кстати, можешь его отнять от пульта. И не трать времени на самокопание. Используй для работы все свое «Я», все пять пятых его мощи.

Пространство памяти, занятое программой-бустером, освобождено на девяносто пять процентов. Остался еще один сегмент, который не отработал.

Ты можешь: видеть, слышать, ощущать, двигаться, думать».

4.

Странные ухающие звуки, повторяющееся с осмысленной периодичностью, привлекли внимание Кратова. Он покрутил головой, локализуя их источник. Его взгляд безошибочно вычленил среди нагромождения второстепенных деталей всей доступной визуальной информации черную головку динамика. «Ах, вот оно что, – подумал Кратов слегка раздосадованно. – Это мной все еще пытаются руководить».

Он вернул под свой контроль органы восприятия, заставил слух регистрировать акустические колебания в традиционном диапазоне от десяти герц до двадцати килогерц, хотя ему сейчас было не до традиций. Куда больше его занимало неслышное никому дыхание гравигенераторов в инфразвуковом спектре волн – дыхание неровное, сбитое, вот-вот грозящее оборваться.

– Кратов, отвечай… Кратов, отвечай…

Ответить тоже получилось не сразу. Речевые центры уже были переориентированы на совершенно иные функции. Понадобилось время, чтобы свернуть размещенную в них информацию и откачать в резервные регионы памяти.

– Я слушаю вас и готов отвечать.

Прошла вечность, пока мастер снова заговорил. За этот срок Кратов успел добраться до раздвинутого покрытия пола и заглянуть туда, в темноту, где его ждала увлекательнейшая работа по спасению корабля, экипажа и собственного бесценного тела.

– Как ты там? – спросил Пазур.

– Я тут хорошо, – сказал Кратов недовольно. – Приступаю к операции. Бессодержательными репликами вы заставляете меня отвлекаться. Это не значит, что я допущу ошибку. Но на ответ будет затрачено время.

– ЭТО сработало? – голос мастера упал до шепота.

– Сработало? Что вы имеете в виду?