Читать книгу "Пусть смерть меня полюбит - Рут Ренделл"

– Марти Фостер болен гриппом.

– Так вот почему он не вышел на звонок, – сказал Алан, наполовину самому себе, а потом уже обратился к Брайди: – Полагаю, он не встает с постели.

Она ничего не ответила, только раскурила сигарету и посмотрела на него, аккуратно побалтывая напитком в своем стакане.

– Если я приду повидать его завтра, вы впустите меня? – спросил мужчина.

– Я не хочу никаких неприятностей.

– Вы только впустите меня в дом. Я не имею в виду его комнату. Я знаю, что вы не сможете это сделать.

– Ну, если я открою дверь, а кто-то оттолкнет меня и поднимется наверх по лестнице, – со вздохом произнесла Брайди, – то разве я виновата? Во мне и роста-то всего пять футов два дюйма.

– Я приду после обеда. Часа в четыре, хорошо? – уточнил Алан.

Брайди не сказала ему, что завтра у нее выходной, и поэтому она будет дома весь день, так что он мог бы прийти и в десять, и в двенадцать, да хоть вечером, если угодно. Она только кивнула, подумав, что у нее будет много времени, чтобы передумать. Потом слезла со стула и скрылась за дверью служебного помещения. Алан был уверен, что она выйдет только тогда, когда появятся другие посетители. Он допил свое пиво и отправился на остановку тридцать второго автобуса.

Когда он вернулся в дом на Монткальм-гарденс, Уна все еще не пришла. Было почти шесть часов. Она появилась в пять минут седьмого с бутылкой вина «Монбазийяк» к ужину – они оба любили это вино. Прошло довольно много времени – они даже успели поужинать, – прежде чем Алан осознал, что Уна побывала дома в его отсутствие. Юбка и джемпер на ней были другие, не те, которые она надела, чтобы пойти на вокзал и к парикмахеру. Но она не спросила его, где он был, а он не стал рассказывать. Они вместе спустились вниз, чтобы попрощаться с Цезарем, потому что завтра уезжали с Паддингтонского вокзала в пять тридцать – раньше, чем он вернется домой.

– Пришлите мне открытку, – попросил Цезарь. – Лучше всего с изображением дартмурской тюрьмы. Когда-то я ездил посмотреть на нее и на то, как заключенные трудятся на полях, бедолаги. Вы знаете, что гласит надпись над ее дверьми? «Parcere Subjectis» – «Щадите узников».

Это прощание дало Алану полное ощущение, что они действительно уезжают, – равно как и вид купленных Уной билетов. Он пожалел, что договорился с девушкой-ирландкой на послеобеденное время, а не на утро, но теперь уже было поздно что-либо менять. И к тому же это время было самым удобным для его замысла – теперь он мог позвонить в полицию и немедленно после этого покинуть Лондон. Полицейские проследят звонок до телефонной будки в Лондоне, но к тому времени Алан уже будет на пути в Девон. Конечно, если ему вообще придется звонить – вполне может оказаться, что след ложный, а Марти Фостер ни в чем не виноват.

Тем вечером, сидя у себя в комнате, он сказал Уне, что не собирается разводиться с женой. Он сказал ей так потому, что это было правдой. Мертвец не может развестись. Он больше не хотел лгать, не хотел внушать ей ложные убеждения.

– Я по-прежнему замужем за Стюартом, – ответила она.

– У меня никогда не будет возможности развестись с нею, Уна.

Она не спросила почему. Просто сказала, разумно и весьма практично, как будто они сравнивали качества путешествия, допустим, на поезде или на самолете, первым классом или вторым.

– Просто если у нас будут дети, я хотела бы быть замужем.

– Ты хотела бы иметь детей? – с изумлением переспросил он.

Наконец путано и многословно Уна рассказала ему о Люси. Этим она открывала ему последнюю частицу себя, в то время как он – так ему подумалось, – не открыл ей ничего.

Приснившийся Алану сон был первым за несколько минувших ночей. Он был в поезде, скованный наручниками с двумя другими людьми. Это были Дик Хейшем и Эмброуз Энгстранд. Они не заговаривали с ним, и он не знал, куда они его везут. Но тут поезд исчез, и они оказались на тусклой и унылой болотистой равнине, где на каменных столбах висели огромные ворота, а над воротами виднелась надпись: «Parcere Subjectis». Ворота открылись, и эти двое ввели его внутрь. Навстречу ему вышла женщина. Сначала он не видел ее лица, но что-то подсказывало ему, кто она такая, как часто бывает во сне. Это была Пэм и Джиллиан, и каким-то образом еще и Энни. Так было, пока он не увидел ее лица. А когда увидел, то оказалось, что она не является никем из них. Это была Джойс, и по лицу ее струилась кровь из раны на голове.

Алан усилием воли вырвался из этого сна, ища рядом с собой Уну. Он протянул руки, произнес ее имя – и проснулся окончательно, увидев, что она стоит возле бюро, открывая ящики и вынимая из них вещи.

Сработала привычка – и Алан закричал на нее, не контролируя себя:

– Что ты делаешь? Зачем ты роешься в моих вещах?

Лицо Уны побелело.

– Ты не должна трогать эти вещи. Что ты делаешь?

– Я хотела их упаковать перед отъездом, – пролепетала она.

Уна еще не дошла до ящика, где лежали деньги. Алан вздохнул, закрыл глаза и задумался о том, как долго он сможет прятать от нее эти деньги, когда они будут жить вместе и все у них будет общим. Одежда, которую Уна собиралась упаковать, выпала у нее из рук, и женщина стояла потерянная и страдающая. Алан подошел к ней и обхватил ладонями ее лицо, бережно подняв так, чтобы смотреть ей в глаза.

– Извини. Мне приснился дурной сон. Я сам не знал, что говорю.

Она прижалась к нему.

– Раньше ты никогда на меня не злился.

– Я на тебя вовсе не злюсь.

Они вместе вернулись в постель, и Алан обнял ее, понимая, что она ждет, чтобы он занялся с ней любовью. Но он ощущал лишь беспокойство и возбуждение – но не сексуальное. Скорее, ему мерещилось, будто то дело, которое он назначил на грядущий день, подарит ему свободу любить Уну в полной мере, душой, телом и разумом. Теперь он ясно видел: если он докажет, что Марти Фостер и грабитель из банка – одно и то же лицо, и сообщит об этом в полицию, то искупит все неправедные поступки по отношению к Джойс и себе самому, все, что совершил в день ограбления. Алану казалось, что когда он преодолеет это препятствие, то перед ним откроется счастливая и спокойная жизнь с Уной. И в этой жизни такие помехи, как отсутствие имени, работы и быстро убывающие деньги, будут лишь незначительными досадными мелочами.

Найджел и Джойс доели батон хлеба утром в пятницу. Наступил еще один серый день, но на этот раз омраченный мглой. Найджел задумался, можно ли попросить старика Грина еще раз купить им еды – на этот раз, конечно, не хлеба. Даже такой старый глухой кретин может засомневаться, способен ли больной гриппом человек в одиночку съесть за день большой батон белого хлеба. Найджел слышал свист чайника в комнате мистера Грина, а затем шаркающие шаги через площадку к туалету, но не стал подходить к двери.

Первым делом, проснувшись, он выглянул из окна – нет ли вчерашнего наблюдателя. Но на улице никого не было. Найджел обозвал себя сумасшедшим психопатом – с чего он взял, что полиция будет действовать подобным образом? Полицейские не станут слоняться под окнами, они войдут внутрь. Они будут вооружены огнестрельным оружием. Они эвакуируют всех жителей из ближайших домов и будут кричать ему в мегафон, чтобы он выбросил свой пистолет и выпустил Джойс.