Читать книгу "Та еще семейка - Алексей Макеев"

— Что с ней? — стараясь говорить строго, произнес Сидорин, но вдруг еще сильнее побледнел и покачнулся.

— Очень высокая температура, — тихо сказала Илляшевская. — Сорок и две десятых. Она без сознания.

— Капитану нужна срочная перевязка, — вмешался Рытьков. — Ранил ваш бандит, госпожа Илляшевская.

— Мелентьевна, теплой воды, борной, бинт. Бегом. Сядьте в кресло, капитан, — сказала Илляшевская. — Инга, помоги снять одежду. Вот чистая рубашка на смену.

— Гале «Скорую помощь» немедленно, — проговорил тусклым голосом Сидорин, с видимым облегчением опускаясь в кресло; слабость уже не давала ему возможности стоять. — Рытьков, вызывай «Скорую».

— «Скорая» уже вызвана. Будет с минуты на минуту, — заверила капитана Илляшевская.

— Тогда звони, Саша, Маслаченко. Пусть пригласит сюда местную опергруппу. У вас там труп во дворе, госпожа директор. В нас стреляли, как вы знаете.

— Опять я в ужасном положении из-за этих дураков, — патетически возвысив голос, заговорила Илляшевская и стиснула на груди переплетенные пальцы по-мужски больших рук. — Ну где мне брать нормальных людей для охраны? Недавно взяла этого спецназовца. Самые лучшие характеристики. И пожалуйста! У него тоже крыша поехала, как будто нарочно. Стоит приехать полиции, у охраны появляются не газовые, а настоящие пистолеты. Даже автоматы. Несмотря на запрещение проносить на территорию боевое оружие. Остальные охранники сегодня вообще не явились.

— Хорошо, с этим делом разберутся. — Сидорину показалось, будто в рану вогнали раскаленный гвоздь, отчего по левой руке и дальше по всему телу пошли волны боли. «Все-таки задел, наверное, кость… А что же с Галей? Почему такая температура? Чем она заболела?»

Сидорин ощущал у себя тоже высокую температуру, вызывающую неприятно приторную слабость и тошноту. С капитана сняли простреленную одежду. Смыли кровь, крепко и умело перевязали рану. Заменили нижнюю рубашку. Снова надели на него пуловер. Прикрыли курткой. Сразу наступило облегчение.

Ломая болезненную печаль, разрывая вязкую паутину слабости, капитан заставлял себя продолжать руководство операцией по освобождению старшего лейтенанта Михайловой, попавшей в руки преступников.

Рытьков тем временем позвонил Маслаченко, который приближался к Барыбино в полицейском «УАЗе» с Гороховским, экспертом Гальпериным и Селимовым. Маслаченко обещал сейчас же известить по мобильнику местных полицейских.

— От кого вы, госпожа Илляшевская, узнали, что Михайлова будет этой ночью в кафе…

— «5 ИСКУШЕНИЙ»? — подсказала директриса, отводя взгляд как бы с осознанием своей вины. — От Сандро.

— От кого?

— Так зовут охранника, который… который напал на вас…

— Посмотри документы, — приказал капитан Рытькову.

— «Цаканов Александр Георгиевич», — прочитал Рытьков.

— Что за бумага? Паспорта нет?

— Нет. Есть доверенность на управление автотранспортом иностранной марки. Доверенность дана на полгода гражданкой Илляшевской Мариной Петровной. Номер и так далее.

Сидорин многозначительно сузил посветлевшие от боли глаза.

— Тогда кто известил о присутствии Михайловой в кафе вашего… покойника? — продолжал дознание опер.

— Он расколол… ну, заставил сказать приятеля Гали, музыканта из того самого кафе. Выследил его и пригрозил оружием. Во всяком случае, так Цаканов сообщил мне. До этого момента я ничего не подозревала. Кстати, приятель Гали не знал, что она работает в полиции.

— Белкин? Его фамилия Белкин?

— По-моему, да. Точно не знаю.

— И что дальше? Вы решили отомстить оперуполномоченному, старшему лейтенанту полиции. За то, что она внедрилась в вашу компанию и помогла выявлению незаконного оборота наркотиков. Так?

— С меня официально сняты обвинения в причастности к тому преступлению, — надменно выговаривая слова с неожиданным иностранным (польским) акцентом, отчеканила Илляшевская. — Я виновна в том, что привезла сюда Галю…

— Зачем вы привезли ее сюда, если не для того, чтобы мстить?

— Повторяю, я не собиралась ей мстить. Я хотела бы объяснить следствию причины, побудившие меня совершить этот поступок.

— Какие причины? — Борясь с болью и жаром, капитан Сидорин говорил со стиснутыми зубами, отчего казалось, будто раненый опер едва сдерживает чувство ненависти.

— Вам может показаться странным… Но все потому, что я люблю Галю.

— В каком смысле? А… в вашем, нетрадиционном.

— Да, как если бы ее любили вы, мужчина. Я очень хотела ее видеть и говорить с ней.

Сидорин кашлянул, поморщился и тронул плечо.

— Вряд ли вам удастся убедить в этом следствие, — сказал он, посмотрев в сторону Рытькова, Мелентьевны и охранницы Инги. Все трое стояли озадаченные словами Илляшевской. Рытьков саркастически усмехнулся.

— Выпейте коньяку, капитан, вам полегчает, — неожиданно предложила Илляшевская. Она стукнула дверцей шкафчика в тумбе письменного стола. Достала бутылку с золотистым напитком. — Не бойтесь, коньяк не отравлен. — Илляшевская налила больше половины коньячного бокала.

— А мне? — Рытьков потянул воздух ноздрями.

— Пожалуйста, — закивала Илляшевская с необычно заискивающим видом. В доказательство безопасности коньяка тоже сделала глотка два.

— Нельзя, Рытьков, — вмешался с трудом державшийся Сидорин. — Тебе придется объяснять все обстоятельства происшедшего. На тебе труп Цаканова. Будут составлять акт. Нельзя, чтобы от тебя спиртным пахло. А мне можно, я потерпевший. Понял?

— Да понял, — с досадой сказал старший лейтенант. — Мне, как всегда, не везет.

Рытьков сознавал, что ему предстоит сложная процедура оформления следственных документов по поводу убитого в перестрелке охранника. Будут вызовы в прокуратуру, подробные доказательные объяснения со следователем, дотошные экспертизы, в том числе баллистическая и другие. Будут упреки начальства и дурацкие вопросы: «Неужели ты не мог его ранить?» Хорошо хоть есть свидетель, сам раненный охранником капитан Сидорин.

— Кажись, машина въехала… — произнесла рябоватая Инга, подбегая к окну. — Пойду встречу, Марина Петровна.

— Кто приехал-то? — обернулась в сторону окна Илляшевская.

— Полиция… наша вроде бы… — Инга ушла встречать опергруппу из районного управления.

Через несколько минут вошел пожилой капитан с папкой для бумаг. За ним толстый сержант и молоденький, румяный рядовой, оба с автоматами. Экспертом оказалась женщина средних лет в потертом драповом пальто, в шерстяной деревенской шали.

— Кто ранен в перестрелке? — недовольным тоном спросил пожилой капитан.

— Я. — Сидорин показал удостоверение.

— Капитан Угольков, — представился начальник группы. — Как вас? Серьезно?