Читать книгу "Великий Макиавелли. Темный гений власти. "Цель оправдывает средства"? - Борис Тененбаум"

5. Благодаря скрещению династических линий Карл получил в наследство огромные территории в Западной, Южной и Центральной Европе, доныне никогда не объединявшиеся: а) от отца, Филиппа: Брабант, Голландия, Зеландия, Бургундия, Франш-Конте и прочее; б) от матери, Хуаны Безумной: Кастилия, Леон, Гранада, Канары, Сеута и Вест-Индия; в) от деда по материнской линии, Фердинанда II Арагонского: Арагон, Ломбардия, Балеарские острова, Сардиния, Сицилия, Неаполь, Морея и Руссильон; г) от деда по отцовской линии, Максимилиана I: корона Императора Священной Римской империи, Австрия, Штирия, Венгрия, Богемия, Моравия, Силезия, Передняя Австрия, Тироль, Истрия и прочее.

«Государь» Макиавелли, прочитанный как самиздат...

I

Чтобы не томить читателя, сразу скажем, что из попытки Макиавелли обратить на себя благосклонное внимание Медичи своим «Государем» ничего не вышло – они его так и оставили в забвении. Другое дело, что написанный им текст уже через год-два стал ходить по рукам, хотя и не был напечатан. Ну, итальянцы того времени – те, что принадлежали к «политическому классу» – были люди очень и очень грамотные, так что «Государь» получил хождение в рукописных копиях. Но мы сейчас на время прервем наше повествование о Никколо Макиавелли и поговорим о его наиболее знаменитом труде, которому была в конце концов суждена громкая известность. Что, собственно, вызвало такой большой интерес к книге, который, кстати, не угас и поныне?

Есть такой английский анекдот: школьник после первого просмотра «Гамлета» говорит о пьесе:

«Подумаешь! Cкучно, непонятно и ничего нового – просто набор старых цитат».

Сошлюсь на собственный опыт: примерно такое же впечатление было и у меня, когда в далекой юности я в первый раз прочел «Государя». Ну, что сказать? С годами впечатление менялось, и сейчас, пожалуй, мы можем попробовать посмотреть на книгу Макиавелли так, как она читалась впервые, и читалась людьми, «осведомленными об обстоятельствах».

У них она вызывала совершенно другую реакцию.

Конечно, аромат запретного плода очень способствовал интересу к книге. Людьми почтенными и благонамеренными она рассматривалась как «манускрипт, полный зла, внушенный самим дьяволом», в котором автор – и его устами как бы и сам Сатана – советует некоему абстрактному государю, как ему завоевывать и удерживать власть посредством лжи, жадности, жестокости и обмана, цинично используя религию и фальшивые добродетели как инструмент – и все это для того, чтобы удерживать население в покорности его воле.

Была и другая, довольно экзотическая интерпретация текста: утверждалось, что автор книги – тайный республиканец, цель которого состоит в том, чтобы раскрыть глаза народу на сущность власти государей и тем подорвать их могущество. Она, правда, возникла не сразу и распространение получила намного позднее, лет эдак через 200—250.

Однако мало кто держался такой точки зрения – и при жизни Никколо, и много лет потом, уже после его смерти. B основном Макиавелли рассматривался и рассматривается и сейчас как «мастер зла» – без всяких шуток.

Но начнем по порядку, прямо со вступления: книга посвящается Лоренцо ди Пьеро дe Медичи, сынy покойного Пьеро Медичи, племяннику папы римского Льва Х [1], а также и племяннику Джулиано II.

Таким образом, адресат – представитель четвертого поколения рода Медичи, если считать от Козимо.

Макиавелли вообще-то думал сперва поднести свой труд Джулиано II, но тот уехал в Рим, и Флоренция перешла под управление молодого Лоренцо.

В принципе – это прошение о милости:

«Пусть же ваша светлость примет сей скромный дар с тем чувством, какое движет мною; если вы соизволите внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите, сколь безгранично я желаю вашей светлости того величия, которое сулят вам судьба и ваши достоинства. И если с той вершины, куда вознесена ваша светлость, взор ваш когда-либо обратится на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы...»

С другой стороны, прошение написано в довольно независимом тоне – предлагается не столько «униженный дар, недостойный высоких достоинств покровителя», что было стандартной формулой того времени [2], сколько нечто другое: «вознамерившись засвидетельствовать мою преданность вашей светлости, не нашел среди того, чем владею, ничего более дорогого и более ценного, нежели познания мои в том, что касается деяний великих людей, приобретенные мною многолетним опытом в делах настоящих и непрестанным изучением дел минувших».

То есть предлагается «многолетний опыт в делах настоящих и в непрестаннoм изучении дел минувших» – все это в сумме звучит скорее как «заявление о приеме на работу», делаемое мастером своего дела.

И даже не без гордости сообщается и подчеркивается, что автор сознает свое невысокое социальное положение. Hо считает его скорее плюсом, чем минусом:«желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что человек низкого и ничтожного звания берется обсуждать и направлять действия государей. Как художнику, когда он рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить взглядом холмы и горы, и подняться в гору, чтобы охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть сущность народа, надо быть государем, а чтобы постигнуть природу государей, надо принадлежать к народу».

Структуру книги пока отложим в сторону – о ней есть смысл поговорить отдельно, – а покуда обратимся к самой работе. Она вызывала шок. Начнем с того, что ее автор, Никколо Макиавелли, противоречил всему, чему до него учили другие авторы, писавшие сочинения на подобные темы. Все они в полном согласии друг с другом твердили, что государю надлежит «следовать стезе добродетели» – он как правитель должен быть справедлив, тверд и умерен, а как государь милосерден, щедр, честен и верен своему слову.

«Отнюдь нет», – отвечает им Макиавелли. – «Все зависит от обстоятельств».

Он говорит читателю, что свои советы основывает не на пустой теории, а на реальности и на примере не воображаемых государств, а самых настоящих республик и королевств.

И дальше он начинает систематически, кирпич за кирпичом, разносить стену, веками стоявшую вроде бы незыблемо.

II

Про стену, стоявшую веками – это вовсе не преувеличение. Можно даже сказать – тысячелетиями, если начинать от Платона. Toго интересовали вопросы государства – и диалоги Платона выстроены так, что кажyтся разбором идей справедливости и блага на примере государства как объекта, пригодного для анализа.

Аристотель тоже определяет государство как «общение, организованное ради общего блага».

Это, так сказать, то, что касается античности – предмета, глубоко чтимого гуманистами. Но и авторитетнейшие авторы эпохи христианства думали в том же направлении. Скажем, доминиканский монах, ученый-богослов Фома Аквинский (Аквинат), творивший в ХIII веке, чьи сочинения стали своего рода энциклопедией официальной церковной идеологии, в труде «О правлении властителей» касается вопроса власти, и положения свои строит как раз на Аристотеле.