Читать книгу "Бегущая против волны - Людмила Толмачева"

— Молодец! — так же громко обрадовался Иван. — Именно форелью я буду вас угощать во время обеда. Поехали!

Дом Ивана находился в Вайнорах, в пригороде Братиславы. «Здесь начинается наша знаменитая «Винная дорога», — с гордостью за свой край комментировал Иван.

Усадьба была настоящим райским садом. Такого количества цветов и цветущих кустарников в одном месте Ирине еще не приходилось видеть. Куда там скудным клумбам во дворе у Дубца! Цветы здесь господствовали буквально на всем пространстве, даже в воздухе. Подвесные цветочные горшки украшали вход на открытую террасу большого двухэтажного дома, просторную беседку в глубине двора, балкон над высоким крыльцом.

— Вот это да-а! — только и воскликнула Алена, буквально потеряв дар речи от такой красоты.

— Хм, сразил! Говоря по-шукшински, срезал, — сдержанно хмыкнул Дубец, оглядывая живописный двор-сад Ивана.

Ирине показалось, что он завидует словаку, его европейскому шику, идущему из глубины веков, основанному на неукоснительно строгих культурных традициях, и потому вполне естественному, до которого богатеям, подобным Дубцу, еще расти и расти.

Ирина знала, что Иван не женат, но убранство дома, его изысканный стиль и уют говорили о прекрасном вкусе хозяина и ежедневной заботе о своем жилище. На вопрос Дубца, кто же всем этим хозяйством занимается, Иван коротко ответил, мол, приходящие садовник и домработница, а дизайн интерьера сделал знакомый художник.

— Хотите, могу рекомендовать, — добродушно предложил Иван, провожая гостей с экскурсией по своему дому.

— Ну-у, у нас и самих этого добра навалом, — грубовато отказался от его услуг Дубец.

И вновь Ирину царапнула догадка, что он завидует. Казалось бы, давно сняты розовые очки, и она видит его в истинном свете. Однако, открывая все новые стороны его жесткого, порой беспощадного нрава, который он прятал под маской то щедрого добряка, то утонченного денди, она испытывала досаду. Впрочем, она бы приспособилась к этому, как приспосабливаются многие женщины к несовершенству мужчин, но одно дело — не замечать недостатки сквозь завесу любви и совсем другое — видеть их как бы со стороны, холодным, разочарованным взглядом. Она до сих пор удивлялась себе: что ее заставило согласиться на эту поездку? Неужели только элементарная жалость к больному? Нет, было еще что-то, чему она пока не могла дать точного определения. Может, особый магнетизм его мужских чар, действующий на ее женское начало? Проще говоря, его сексуальность? Но, покопавшись в своих ощущениях, она отвергала эту версию. Нечто похожее она испытывала в начале их отношений — но не теперь, после того как ее отрезвила железная хватка его грубых рук в сопровождении словесной грязи, недостойной, по ее мнению, даже падшей женщины. Она обыкновенная женщина, не садо-мазо какое-нибудь, чтобы разжигать пламя телесных утех изощренным способом. То звериное, брутальное, как выразилась бы Эльвира, что приоткрылось в Дубце, не только не подогрело ее сексуального любопытства, а, напротив, уничтожило хрупкий росток зарождающегося чувства. Не сошлись темпераментами, опять бы сказала Эльвира. Ох, Элька, Элька, на все-то у нее есть готовый ответ. Но когда сама попадает в подобные переделки, становится беспомощней ребенка.

Ирина улыбнулась, вспомнив, как накануне позвонила Эльвира и попросила совета, отказать или нет Григорию, назначившему свидание в ресторане.

— Но ведь он женат, — возразила Ирина.

— Я что, замуж за него собралась? — возмутилась от всей души подруга. — Кругом посмотришь — одни адюльтеры, а я чем хуже?

— А как же Неврев?

— Перетопчется. У самого рыльце в пушку, так что…

— Но тебе-то для чего это надо, для поддержания тонуса? Или влюбилась?

— Пока не знаю, но душа рвется, как в юности, во что-то неизведанное. Нет, мне кажется, что ничего случайного не бывает. Это наше пересечение путей начертано судьбой. Он даже во сне мне снится. Будто мы плаваем при луне, он придерживает меня за… короче, всякая любовная хренотень.

— Ой, Элли, чего-то вы не договариваете своей старинной подруге.

— Об этом не говорят вслух.

— Понятно. Ничего я тебе советовать не буду. Тут каждый решает сам. В меру…

— Своей испорченности?

— Нет. В меру своего здравого смысла.

— А если его почти не осталось?

— Господи, ты что, и впрямь влипла? Ну ты даешь! Учти, Селиванов никогда постоянством не отличался. От него многие плакали в нашей школе. Влюбчив, как мартовский кот.

— Но ведь это тоже любовь. Пусть короткая, но настоящая.

— Ага. Длиной в одну ночь.

— Ну, ты скажешь!

— Ладно, Эльчонок, живи своим умом. Но учти — мы часто за любовь принимаем нашу мечту о ней. Тем горше разочарование.

— Почему «тем горше»?

— Горше вдвойне: из-за призрачности любви и оттого, что тебя бросили.

— А-а.

Вдруг она захихикала. Ирина, привыкшая к ее быстрой смене настроений, не удивилась.

— Что-то смешное вспомнила?

— Ага. Думала: говорить — не говорить. Решила, что вместе поржем. Представляешь, я ведь месяц назад объявление в газету дала, так, на всякий пожарный. Текст такой: привлекательная и похотливая пышка с ослепительно белой кожей ищет друга для уик-эндов, состоятельного, не старше сорока пяти лет.

— Ну и запросы!

— А чем я хуже тебя?

— Но у меня хоть возрастной ценз не такой строгий.

— Разве что. Ой, Ирка, не до смеха мне. Внутри все так и горит. И зачем я поперлась в твое Порошино — родину профессиональных мачо и бабников?

Ужинать поехали в Старый город, но перед тем как пойти в ресторан, прогулялись по вечерним улицам, любуясь стариной и наслаждаясь необыкновенным уютом и покоем, царящими в этой европейской столице. Первым делом Иван показал гостям Братиславский град — королевский замок, возвышающийся на скалистом выступе над Дунаем.

— Многие привыкли сравнивать его с перевернутым столом, — говорил Иван, — но я не люблю это пошлое сравнение. И дело вовсе не в архитектурном стиле. Ведь его возводили прежде всего как крепость. Слишком много людской крови здесь пролилось, пота и слез, чтобы вот так упрощать его значение. Здесь вершились судьбы государств и людей, к нему обращались народные взоры с надеждой на справедливость и лучшую долю…

Ирина слушала этот чуть пафосный монолог без тени насмешки, понимая, что человек делится сокровенным и дорогим его сердцу. И тем невыносимее ей было видеть скуку и скрытую иронию на лице Дубца.

В ресторане, стилизованном под старинный замок, их окутал мягкими объятиями таинственный полумрак в сочетании с чудесным благоуханием национальной кухни. Алена, зачарованная мерцанием сотен свечей, тихой, струящейся музыкой и негромкой — неужели такое возможно? — беседой посетителей, озиралась с детской непосредственностью.