Читать книгу "Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова"

— Потому и отдала, что ничего ценнее у нее не было.

Ответ был дан, но он ничего не объяснил, и я разочарованно вздохнула. Я чувствовала, что мы еще долго будем ходить вокруг да около, пока наконец не доберемся до сути.

Софья Августовна усмехнулась и мягко сказала:

— Анна, отвлекитесь на время от мыслей о картине и представьте себе обстановку тех дней. Революция, крах привычного образа жизни, потеря близких людей, голод, каждодневная борьба за выживание. Да, моя мать была сильной личностью и держалась изо всех сил, но ведь душевные силы не безграничны. Поймите, к тому моменту она уже была и морально, и физически истощена. И когда она вдруг увидела на пороге своего дома старинного знакомого, человека из своей прошлой, счастливой жизни, которая теперь существовала только в ее воспоминаниях, она, конечно, расчувствовалась. Это же так естественно, Анна!

— Откуда же он взялся?

— Специально разыскивал нас.

— Все это время?

— Нет, конечно! Однажды ехал в пролетке и случайно увидел идущую по улице женщину. Что-то в ее облике показалось ему знакомым, он попытался вспомнить, но на ум ничего не пришло, и вскоре он забыл об этой встрече. Потом кто-то из общих знакомых обмолвился, что мать живет в Москве, но так как обитали мы здесь на птичьих правах, и прописка нам не полагалась, то и найти нас было непросто. Правда, в конце концов, Юрий Всеволодович догадался заглянуть в бывший дом Мансдорфов и нашел нас в этом подвале. Когда он появился в нашей квартире, моя стойкая и сильная мать расплакалась. Краснов тоже расчувствовался. Прослезился, поцеловал маме руку и воскликнул: «Благодетельница!» Мама попросила не называть ее так, но он ответил: «Нет-нет! Именно так! Я знаю, все звания отменены, но для меня вы были и всегда останетесь госпожой и благодетельницей». Тут мама опять заплакала, а доктор еще раз поцеловал ей руку и сказал, что поражен, найдя нас в таком удручающем положении, и что когда он ехал сюда, то предполагал, конечно, что живется нам не просто, но не ожидал, что все обстоит подобным образом… Знаете, голос его дрожал, а в глазах стояли слезы. Юрий Всеволодович вытащил из кармана платок и промокнул глаза. Немного успокоившись, решительно сказал: «С этой минуты все ваши беды кончились. Обещаю, теперь вы ни в чем не будете знать нужды. Я сполна отплачу за то добро, что видел от вашей щедрой семьи. Даю в том свое честное слово!» Для моей измученной матери услышать, что хоть кто-то озабочен ее судьбой, было просто потрясением.

— Что же Краснов делал в столице? Зачем он приехал?

— Он уже несколько лет здесь жил.

— И что было дальше?

— Юрий Всеволодович сдержал свое обещание. Он каждую неделю заезжал к нам и привозил продукты, деньги, мануфактуру. Последнему мать было особенно рада. Наша одежда давно пришла в негодность, и мы изворачивались, как могли, чтобы только продлить ей жизнь.

— Где же доктор все это брал?

— Он служил в Реввоенсовете.

— Как же бывший врач попал в Реввоенсовет?

— Мы и сами этому удивлялись. Он ведь был из дворян. И, тем не менее, Юрий Всеволодович носил на воротнике ромбики, указывающие на высокий военный чин, и имел в личном пользовании экипаж с лошадью. Судя по всему, он занимал значительный пост.

— Какое кардинальное изменение судьбы!

— После семнадцатого года он действительно зажил совсем другой жизнью. Стал большевиком, переехал в Москву, поступил на службу. В его распоряжении имелась прекрасная квартира, в доме была прислуга, детьми занималась бонна. В общем, он жил на широкую ногу, но с нами всегда держался просто и был к нам очень добр.

— Вы бывали у него?

— Конечно, и не один раз! В каждый наш визит Юрий Всеволодович присылал за нами свою шикарную, сверкающую пролетку, а к нашему приезду специально накрывали стол. Мне, привыкшей вести полуголодное существование, царившее у них изобилие, казалось невероятным чудом. В его доме мать оттаивала душой. Он оказывал ей всяческое уважение, задаривал подарками, а если мать начинала возражать, Юрий Всеволодович брал ее руку, нежно целовал и проникновенно говорил: «Благодетельница, за то добро, что я видел от вашей семьи, мне никогда не расплатиться. Я готов для вас сделать все! А это что? Так, пустяк!» Его хорошенькая жена Кора обычно при этом округляла глаза, охала и приговаривала: «Берите, берите! Нам для вас ничего не жалко!» Выглядело это очень смешно, ведь на самом деле она совсем не знала маму.

— А разве они…

— Мама была знакома с первой женой Краснова. В восемнадцатом году та умерла от тифа, и он женился вторично. Кора была много моложе его и очень хорошенькая.

— Сколько у них было детей?

— Двое. Мальчик, его звали Федя, и девочка, Тоня. Тоня походила на куклу. Вечно носила огромный бант на голове и платье с множеством оборок. Федя же был чудо как красив, но очень утомителен в общении. Крайне неуравновешенный характер. Только что веселился и вот уже сидит угрюмый. Или, что еще хуже, резкость какую скажет. Справиться с ним мог только Юрий Всеволодович. Его Федя обожал и подчинялся беспрекословно. Коре же с ним приходилось нелегко. Даже моя мама, которая ко всем относилась ровно, Федю недолюбливала.

Думаю, не прерви нас Роза, Софья Августовна во всех подробностях изложила бы мне непростые взаимоотношения между домашними ответственного члена Реввоенсовета. Видно было, что ей хочется поговорить, и она охотно вспоминает события своей давно минувшей юности. Но дверь вдруг распахнулась, и в комнату ввалилась пылающая гневом дворничиха.

— Это что еще за посиделки? — грозно спросила она.

Софья Августовна умолкла на полуслове и в легком замешательстве воззрилась на вошедшую.

— Что ж это вы вытворяете, Софья Августовна? — продолжала гневаться дворничиха. — На дворе скоро полночь, а вы до сих пор не спите!

— Неужели так поздно? Надо же! А мы заболтались и не заметили, — смущенно улыбнулась старушка.

— Заболтались оне! А завтра с постели встать не сможете. Забыли, что докторша велела? — наступала Роза.

— С головой у меня все в порядке, и напоминать мне ничего не нужно, а вот ты, Роза, сегодня что-то сильно разошлась, — поджала губы Софья Августовна.

— Я не разошлась, о вас же забочусь. Не то что некоторые, — обиженно вспыхнула Роза.

Софья Августовна выпрямилась в кресле:

— Ты знаешь, я это ценю. Очень. Но не нужно обращаться со мной, как с несмышленым ребенком. Я уже давно взрослая.

Под ее ледяным взглядом Роза съежилась и даже будто стала ниже ростом.

— Пожалуйста, делайте, что хотите! Только, когда плохо станет, меня не зовите, — хлюпнула она носом и, громко хлопнув дверью, покинула комнату.

— Ревнует, — сухо усмехнулась Софья Августовна.

После этой сцены я почувствовала себя лишней и начала прощаться. Софья Августовна меня не удерживала, и я, пожелав ей спокойной ночи, вышла на улицу. На дворе давно наступила ночь, фонари не горели, но темнота не помешала мне заметить две фигуры, синхронно поднявшиеся с лавки при моем появлении. Пока они вразвалочку огибали детскую песочницу, я быстрым шагом шла к воротам. Можно было бы, конечно, и пробежаться: до машины, припаркованной на улице, было всего ничего. Вполне успела бы уехать, до того как эти тяжеловозы сообразили бы, что происходит, и бросились вдогонку. Вот только бежать мне совсем не хотелось…