Читать книгу "Последняя аристократка - Лариса Шкатула"

— Где он? Немедленно прикажи привести его сюда.

Аренский распорядился, удивляясь, что Аполлон не сделал этого сам. Здорово же выбила его из колеи эта обрусевшая полячка!

— Ян… — между тем повторял Аполлон, что-то пытаясь вспомнить. — А не тот ли это Ян, которого мы с тобой знали когда-то?

— Когда это мы с тобой знали какого-то Яна? — притворился непомнящим Арнольд.

— Помнишь, когда мы солнцепоклонников искали, Черный Паша тащил с собой одного хлопчика, который будто бы знал, где они находятся… Ну, вспомни, потом он ещё сбежал от нас.

— Был какой-то, — вроде вспоминая, согласился Аренский, — только разве его Яном звали?

— Яном, это точно, — сказал Аполлон, память которого на имена была уникальной. — Жаль, его фамилией мы тогда не поинтересовались.

— Что же он, единственный в стране Ян? Наверное, их где-нибудь в Прикарпатье уйма…

— Ладно, чего гадать, — махнул рукой Аполлон, — приведут, тогда и посмотрим.

— Вот именно, а то ещё решишь, что место встречи всех твоих бывших знакомых — Соловки.

Ковалев было хохотнул, но, вспомнив о недомогании своей любимой Юлии, опять загрустил.

Яна привели из карантина, который устраивали для всех вновь прибывших, после чего майор отпустил охранника.

— Иди, мы его надолго задержим.

— Поплавский Ян Георгиевич? — Аполлон сделал вид, что читает его дело.

Между тем цепкий глаз Яна обежал их лица, и он удовлетворенно кивнул.

— Я почему-то так и подумал: сегодня встречу знакомых. Зачем меня вызвали, скажете, или это не мое собачье дело?

— Сразу видно, новичок! — усмехнулся Аполлон. — Еще может дерзить, шутить, хочу посмотреть на тебя хотя бы через полгода.

— Не понял, вы меня пугаете или просто информируете?

— Информируем. Потому что это у нас как раз и есть информационно-следственная часть.

— Значит, поскольку информацию я получил, сейчас начнется следствие?

— Никакого следствия не будет, — махнул рукой Аполлон. — Сейчас мы поведем тебя в мой дом, где ты должен будешь осмотреть мою жену и сказать, чем она больна и как её вылечить.

— Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, — продекламировал Ян. Что ж, как ни крути, а заниматься привычным делом куда лучше, чем сидеть в вашем зловонном так называемом карантине… Ведите меня к больной!

* * *

За прошедшие пятнадцать лет, в течение которых они не виделись, Юлия, конечно, изменилась, но не настолько, чтобы Ян её не узнал. Юношеская импульсивность теперь ему не была свойственна, и он не спешил в том признаваться. Тем более что она, исхитрившись, на мгновение прижала палец к губам, призывая его молчать.

А потом продолжала лежать в той же бессильно-равнодушной позе, в какой уже третий день встречала Аполлона.

— На что жалуетесь? — привычно спросил Ян.

— Ни на что, — сухо ответила она.

Ян оглянулся на майора, который вроде привел его к больной.

— Доктор, — сразу откликнулся тот, — я ничего не могу понять: она не ест, не пьет, худеет, будто что-то точит её, но врачу, который её осматривал, твердит, чтобы оставили её в покое, потому что она совершенно здорова…

— Понятно, — протянул Ян и кивком показал на дверь. — Выйдите, мне нужно больную осмотреть.

— Осматривайте при мне, — заупрямился тот.

— Болезнь, которую я в вашей жене предполагаю, требует доверительных отношений врача с больным. Наедине. Возможно, вашу жену что-то мучает, в чем она боится или не хочет вам признаться, в противном случае, не было бы надобности в моем приходе.

— Хорошо, — сквозь зубы прошипел Аполлон, — я подожду за дверью, но учти, ежели что, сгною в зоне!

— Никаких "ежели" быть не может, — твердо сказал Ян, — я — врач, и только врач!

Как только Аполлон вышел, Юлия горячо зашептала:

— Матка-бозка, Янек, ты меня узнаешь?

— Кто из мужчин забудет свою первую женщину? — уголками рта улыбнулся он.

— Я очень постарела?

— Ты расцвела красотой зрелой женщины, которая привлекает мужчины вернее, чем юношеская прелесть. Но что с тобой случилось?

— На самом деле ничего. Я притворялась больной, чтобы он пригласил тебя, — призналась она. — Ты в заключении в лагере, а я — заключена в этом доме. Мой коротышка-поклонник запер меня в своей меховой тюрьме! — она с ненавистью пнула дорогущее меховое одеяло. — И теперь ни за что никуда не отпустит! Я так и умру здесь!

Она заплакала. Но тут же постаралась взять себя в руки и продолжала.

— Я увидела тебя в толпе заключенных и поняла, что ты — моя единственная надежда. Сколько тебе дали?

— Восемь лет. Статья пятьдесят восьмая.

Юлия махнула рукой.

— Я знаю, все порядочные люди тут по пятьдесят восьмой. А политических — сколько бы им не дали — на свободу не выпускают, так что и не надейся. Вот увидишь, как только кончится твой срок, тебе сразу ещё добавят за что-нибудь. Они нарочно так делают, мне мой тюремщик все рассказывает. Придумай что-нибудь, чтобы мы могли видеться, потому что сейчас нам нельзя долго говорить, я его знаю, — она пренебрежительно кивнула в сторону двери, — он больше пяти минут не выдержит, ворвется. Так что, пока иди.

Она так же бессильно откинулась на покрывало и застыла в прежней позе. Ян пошел к двери и действительно столкнулся нос к носу с Аполлоном, который эту самую дверь уже открывал.

— Ну, что? — жадно выдохнул он.

— Тяжелая форма депрессии. Если не лечить, будет прогрессировать. Нарушение сна, отсутствие аппетита…

— Так и есть, она вообще от пищи отказывается! — выкрикнул Аполлон. — А среди ночи, когда бы я не проснулся, лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок… Доктор, её можно вылечить?

— Можно, — сказал Ян. — Правда, это дело не одного дня. К тому же потребуются кое-какие лекарства, которые трудно достать, а также, по возможности, такой докторский саквояжик…

— Знаю, знаю, — замахал руками Аполлон. И добавил уже другим тоном. Ты мне её, парень, только вылечи, слышишь? Я все для тебя сделаю! Я здесь все могу, сам поймешь. Для начала на хозработы тебя переведу… Если ты и правда такой врач, как о тебе говорят, ты и на Соловках не пропадешь… Но это все потом. Сейчас для тебя главное Юлию на ноги поднять. Садись вот за этот стол, бери бумагу, ручку и пиши, какие лекарства тебе для этого нужны.

Глава девятнадцатая

Тяжелее всех смерть Федора перенес его родной сын Сева. Пока отец лежал в гробу, он ни на минуту не хотел отойти от него — мальчику казалось, что отцу очень одиноко и он просто не знает, как его здесь любят. Он на что-то обиделся и не хочет вставать, а лежит с закрытыми глазами и сердится на своих домашних.