Читать книгу "Священная земля - Барбара Вуд"

Сегодняшние гости, которых Лоренцо приветствовал радостными возгласами и бокалами вина, хотели заполучить Анжелу не из-за того, что она была свободна или красива, а потому что она была испанкой. Женившись на женщине чистой испанской крови, мужчина смешанной крови мог подать прошение о получении официального указа о легити-мидад и лимпьеза де сангре — «законнорожденности и чистоте крови» — для своих детей, указа, подтверждавшего, что родословная не осквернена еврейской, африканской или любой другой нехристианской кровью, что обеспечивало им высокое социальное положение в колонии.

Никто не знал правды о том, что Анжела вовсе не испанка, а индианка. «Божий дар» Луизы.

Луиза отчетливо помнила день и час, когда Лоренцо принес ангела домой. Колени Луизы уже кровоточили от постоянных молитв Пресвятой Деве Марии. Ее дитя, похороненное в Соноранской пустыне, было не вернуть, но любовь осталась. Материнской заботе и ласке, скопившейся в душе, требовалось дать выход. У Луизы не было ни могилы, которую она могла бы посещать, ухаживать, выдергивать сорняки и заботиться о ней, ни надгробия, чтобы положить цветы, ни поросшего травой могильного холмика, к которому можно было бы прийти, когда душа просила уединения. Лоренцо проводил время в заботах. У Луизы остались только маленькие платья Селены, которые дочка уже никогда не наденет. Как только она произнесла свою клятву Пресвятой Деве Марии — «подари мне еще одного ребенка, и я посвящу свою жизнь добрым делам во имя твое», — появился Лоренцо с ребенком на руках. Девочка кричала: «Мама! Мама!» И обняв дитя, Луиза почувствовала, как любовь заструилась из ее сердца, словно пробивший плотину кристально чистый ручей. Она знала, что Пресвятая Дева Мария вняла ее молитвам, и хотя она всегда будет горевать о малышке, похороненной в песках, Луиза станет любить этого ангела всем сердцем и, как и обещала, посвятит свою жизнь добрым делам.

Никто не задавал лишних вопросов по поводу появления ребенка в небольшом глиняном доме капитана Лоренцо. Все в колонии были слишком заняты выживанием, чтобы еще успевать обсуждать частную жизнь. Если люди удивлялись смуглости Анжелы (у Луизы была белая кожа), Луиза просто говорила, что девочка пошла в мать Лоренцо, у которой кожа цвета оливок. Луиза не считала эту ложь грехом, потому как верила, что она содержит частичку правды. Луиза втайне догадывалась, что Анжела — не чистокровная индианка. Хотя у девочки и наблюдалось некоторое сходство с коренным населением, проживавшим в миссии, кожа у нее была светлее, а лицо не таким округлым. Луиза предполагала, что дитя, вероятно, отпрыск испанского солдата.

Голоса гостей Лоренцо подхватывал ветер и кружил по саду, в котором работала Луиза. Она презирала этих мужчин. Надменные хвастуны, в чьих венах не текло ни капли аристократической крови.

Луиза была знатной испанской дамой, выросшей в стране, где границы социальных классов были четко очерчены: существовал класс аристократов, класс богатых купцов и крестьяне. Очень редко они смешивались в браках. Родословная значила все. Даже в Новой Испании, которой испанцы управляли всего двести лет с момента покорения местных народов, соблюдались строгие расовые разграничения. Новая аристократия в Мексике называлась пенинсуларес[12]— белые, рожденные в Испании, — что вызывало негодование со стороны белых, родившихся в Мексике, — креолов. Только к пенинсуларес можно было обращаться «дон» и «донья», и они не вступали в браки с представителями других классов. Дальше шли метисы, потомки испанцев и индейцев — большой, аморфный класс людей, которые становились владельцами лавок, ремесленниками и слугами. Низший слой общества представляли индигенас[13]— индейцы, занятые в основном на тяжелых работах. Правила, разделявшие расы и классы, были настолько строги, что индигенас, пойманных в европейской одежде, наказывали плетью. Луиза, будучи пенинсуларой, чувствовала себя очень комфортно в социальной структуре Мексики.

Но в Альта Калифорнии не существовало явных классовых границ. Здесь почти все были представителями смешанных рас и лишь немногие — белыми европейцами. Очень сложно было определить социальный статус человека. Хотя донья Луиза не сомневалась в своем положении в местном обществе, здесь жило много богатых фермеров-скотоводов индейско-испанского происхождения, которые раньше были простыми крестьянами в Мексике. Колония походила на суп, в котором перемешались все родословные. И такое положение вещей не позволяло ей полностью ощутить свою принадлежность к высшему обществу. К Лоренцо, как хозяину ранчо с пятьюстами голов скота да к тому же отставному офицеру, относились с уважением. Но в безумном мире фронтира такое же уважение выказывалось Антонио Кастильо, человеку мексикано-африканской крови, женатому на местной индианке, всего лишь потому, что он был кузнецом в пуэбло! Здесь профессия человека имела большее значение, чем его генеалогическое древо, что донья Луиза считала полным вздором, оказывающим негативное влияние на подрастающее поколение.

Чувствуя, как ее снова охватил страх при виде посетителей Лоренцо (до побега из Калифорнии оставалось менее двадцати часов), Луиза вышла из сада на прохладную террасу, где у нее хранились травы и снадобья.

Дом у них был не таким огромным, как Лоренцо обещал десять лет назад, но достаточно большой, чтобы соответствовать ее высокому статусу. Построенное из кирпича-сырца здание с крытой соломой крышей состояло из четырех спален, столовой, гостиной и большой кухни, кормившей не только капитана с женой и дочерью, но и индейских женщин, занимавшихся готовкой, стиркой, пошивом одежды и изготовлением свечей, и их мужей — вакеро и кабальеро.

Ох уж эти мужчины и их пустые обещания, с презрением думала Луиза, отделяя стебли от листьев и раскладывая их по корзинам для дальнейшего хранения. Не только Лоренцо обманул ее ожидания насчет дома, но и растущее пуэбло не соответствовало тому образу, о котором с самого начала мечтал губернатор Неве. У нас возможность, заявил он на церемонии посвящения одиннадцать лет назад, спланировать город, не похожий ни на один из европейских, ибо этот город будет спроектирован еще до того, как первый поселенец возведет свое жилище. Он достал чертеж пуэбло, изображавший площадь, поля, пастбища и королевские земли. Неве пообещал, что Лос-Анхелес не будет разрастаться, как бог на душу положит. И тем не менее новоприбывшие переселенцы строили свои дома где им заблагорассудится! Луиза представляла себе, во что однажды превратится этот некогда уютный городок.

Разложив опиум для просушки (позже она свернет его в липкий черный шарик и уберет в кожаный мешочек), Луиза обдумала все еще раз и не нашла причины, чтобы винить себя за желание сбежать. Разве она не выполнила обещание, данное Деве Марии?

Луиза гордилась тем, скольких индейских женщин ей удалось обратить в христианскую веру. Каждое воскресенье они ходили в церковь, одевались в рамках приличий, и, когда одна из них хотела выйти замуж, от будущего мужа тоже требовали принять христианство. Так как она была справедливой и щедрой хозяйкой, большинство служанок были преданы ей. Многие ей даже подражали. Донья Луиза заплетала свои длинные черные волосы в косу, сворачивая ее в кольцо на затылке и прикрывая небольшой мантильей из черного испанского кружева, которую снимала только на ночь. И поэтому служанки тоже накидывали шарфы поверх волос. Они читали молитвы по четкам и называли дочерей Мариями и Луизами. Редко бывало, чтобы кто-нибудь из них сбегал обратно в индейскую деревню к старой жизни. На ранчо появлялось все больше лагерей, построенных индейцами, оставившими свою дикую жизнь, чтобы работать на колонистов. Из них получались отличные конюхи, погонщики скота, серебряных дел мастера и плотники. Получая мясо на ужин, они не видели необходимости участвовать в ежегодном походе в горы для сбора желудей. Некоторые все же ходили, чтобы послушать предания и найти себе пару, но встречи в лесу с каждым годом становились все малочисленнее. Пятидневное празднество в честь Чинигчинича, Создателя, были вытеснены христианскими праздниками и торжеством в честь святого Сантьяго — покровителя Испании.