Читать книгу "Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази"

— Сегодня, ваше преподобие, для вас настал великий день. Наслаждайтесь! Наслаждайтесь как можете! — восклицала Ульва.

Зигфрид из Магунции превратился в существо, для которого единственным смыслом жизни было наслаждение в самом чистом виде. И это были уже не радости плоти: его душа перешла на другой уровень бытия. Наслаждение рождалось на земле и воспаряло к пантеону языческих богов — телом Зигфрида словно бы завладела сама Иштар.

— Готовьтесь узреть то, чего от начала времен не видел ни один смертный. Готовьтесь узреть лик Бога!

Переписчик, отдавший свое естество в полную власть рукам и телам двенадцати женщин, безостановочно завывал; его глаза и другие чувства давно вышли за пределы, доступные обыкновенным смертным. Зигфрид ощущал единение с Богом, с каждой частичкой Его человеческой сущности, с каждым элементом творения.

Чудесные письмена на коже не были, конечно же, простым украшением. Те, кто умел прочесть древнюю клинопись — а к таковым, разумеется, относились Почитательницы Священной корзины, — получали доступ к тайнам, хранимым более трех тысяч лет, к секретным чудесам вавилонской блудницы, той, которая, согласно Апокалипсису, должна была вернуться, дабы устроить войну конца света, за которой последует Страшный суд.

Зигфриду из Магунции, вообще-то, не было никакого дела до фальшивых Библий. На самом деле он опасался, что изобретение Гутенберга поможет распространению светских книг, но в первую очередь — «Книги запретных наслаждений». Премудрый каллиграф был вынужден признать, что не может разобрать вавилонскую клинопись, но он понимал, что эти значки на женской коже имеют смысл, который впоследствии может быть кем-то расшифрован. Вот почему Зигфрид решил покончить с Почитательницами Священной корзины, а в первую очередь с книгами, написанными на их коже. Именно по этой причине каллиграф почел себя обязанным убивать преемниц Ульвы и сдирать с них кожу. По давней традиции, начало которой было положено самой Шуанной, после смерти старшей из проституток ее кожу, покрытую письменами, превращали в тончайший пергамент, и таким образом составлялись книги, которые хранились в виде неприметных кожаных свитков. Однако гораздо больше пергаментов, все-таки подверженных разрушению и порче, ценились надписи на живых телах: вечное ущемление в правах, изгнания, грабежи и неожиданные бегства обязывали женщин из этого клана быть легкими на подъем. И лучшим способом защитить книги было письмо по собственной плоти. Но, столкнувшись с убийством и сдиранием кожи, Ульва впервые нарушила завет предков. После смерти Зельды она решила защитить следующих избранниц, не делать их носительницами «Книги запретных наслаждений», пока не отыщется убийца. Старшая из проституток не сумела предотвратить последнюю смерть, но убийце пришлось уйти с пустыми руками: на коже девушки не было вавилонской клинописи.

— Отдавайтесь наслаждению — ведь греха не существует. Берите свое!

Если бы прокурор находился в здравом рассудке, Ульва спросила бы, почему он не убил ее прежде ее дочерей, — таким образом он устранил бы главную носительницу знания и, кстати сказать, единственную женщину, умевшую писать книгу по человеческой коже. Но Ульва и так знала ответ: в глубине своей души Зигфрид желал познать секрет наслаждения в его первозданном виде, а вовсе не в письменном. Больше всего на свете он жаждал этой встречи тела с телом, которая от начала столетий была дарована лишь немногим избранным. Он желал быть не одним из многих клиентов, но специальной жертвой, принесенной сладострастной Иштар. В тайных своих помыслах Зигфриду хотелось отдаться не проститутке, но верховной жрице — чтобы она подвела его прямо к трону вавилонской богини.

Почитательницы Священной корзины вознесли переписчика к высотам метафизического наслаждения, шаг за шагом следуя учению Запретной книги, до тех пор, пока, как и предсказывала Ульва, перед глазами Зигфрида из Магунции не вспыхнул ни с чем не сравнимый небесный свет и в центре этой картины не возник лик Господа Бога. И то было не седое бородатое лицо, которое обычно изображают в церквах, но гладкое и прекрасное лицо женщины. Самое красивое и манящее из всех, что когда-либо открывалось человеческому взгляду: соблазнительность Евы, зеленые змеиные глаза, спокойная улыбка Богоматери, полные губы Марии Магдалины. И не было на свете слов, чтобы его описать. Всемогущий с лицом женщины поднял стража запретных слов с постели, прижал к своей груди и запустил свой священный язык, красный и длинный, в рот Зигфрида из Магунции. Трясущееся тело каллиграфа, вкусив поцелуй Бога, вначале забилось в экстазе, потом успокоилось, лишилось последних сил, перестало дышать и обрело вечный покой.

Ульва видела последний вздох этого человека; он испустил крик наслаждения, который было слышно даже на высоких башнях двурогого городского собора. Он умер так, как хотелось бы умереть любому мужчине. Сладостная жертва Зигфрида из Магунции была не напрасной. Его тело послужило для Ульвы пергаментом, на котором она начертала один из прекраснейших экземпляров «Книги запретных наслаждений»; переписчик из Майнца сделался в итоге чудесным свитком — такие во множестве заполняли залы легендарной Александрийской библиотеки. Он превратился в книгу — а может ли быть лучшая судьба для каллиграфа?

Обвинитель Гутенберга так и не узнал, что сам сделался книгой, которую желал уничтожить любой ценой, несмотря ни на какие жертвы.

Последняя глава

Зигфрид из Магунции исчез с лица земли. Его больше никто никогда не видел, кроме Почитательниц Священной корзины, которые иногда разворачивали его благородные останки, чтобы перечитать «Книгу запретных наслаждений».

Ввиду загадочного исчезновения обвинителя на суде его заменил человек благоразумный и не входивший в тесный мирок переписчиков. Процесс продолжался без новых неожиданностей. Иоганн Гутенберг был объявлен виновным в нарушении брачного договора, обязан выплатить Густаву фон дер Изерн Тюре всю сумму приданого, а также денежную компенсацию его дочери Эннелин. Кроме этого, трибунал приговорил Гутенберга к выплате долга в тысячу шестьсот гульденов по договору с Иоганном Фустом, с причитающимися процентами. Но поскольку у Гутенберга таких денег не было, судьи постановили, что в уплату Фусту он должен предоставить печатный стан, инструменты и литеры. В отношении уже напечатанных Библий было решено разделить их поровну. Все прочие обвинения в адрес Гутенберга трибунал отклонил.

Иоганн Фуст и Петер Шёффер продолжили свое сотрудничество, законно унаследовав изобретенный Гутенбергом печатный стан. Влиятельному банкиру удалось убедить городские власти, что печать с помощью подвижных литер — это не способ подделки, а техника для механического воспроизведения книг. Таким образом, он сумел превратить сомнительный изначально план в достойное и в высшей степени доходное предприятие: Фуст в несколько раз увеличил свое и так уже немалое состояние. В 1457 году компаньоны выпустили в свет «Майнцскую Псалтирь», книгу, на которой впервые было проставлено название книгопечатни и год выпуска. Ни на первой, ни на последней странице — имя Гутенберга нигде не упоминалось.

В 1462 году, после того как город был занят архиепископом Адольфом Нассауским, Шёффер бежал из Майнца и уже в одиночку основал новую печатню во Франкфурте.