Читать книгу "Возвращение - Бернхард Шлинк"

— Я постараюсь побыстрее вернуться.

Она покачала головой. Потом заплакала. И все же она позволила обнять себя. Если бы я умел плакать, я заплакал бы вместе с ней.

Часть пятая

1

В Нью-Йорке моросил мелкий дождь. Дворники размазывали дождевую пленку по ветровому стеклу желтого такси, а на боковых окнах капельки плотно прилипали друг к другу. Время от времени поток воздуха сбивал одну из капель, и она быстро двигалась, оставляя за собой след, растворяясь в нем или сливаясь с другой каплей. Водители ехали с включенными фарами, в потоках воды и в каплях дождя преломлялись отблески света. Дождь усилился. Города из машины было не видно. Правда, когда мы ехали по мосту, я разглядел сверкающее здание, возвышающееся на фоне вечернего неба, темного от дождевых туч.

Барбара по телефону забронировала мне недорогой номер в гостинице на Риверсайд-драйв, и, хотя она мне сказала, что окно номера выходит во двор, я мысленно представлял себе, что окно будет с видом на реку, пока не оказался в номере и не увидел, что за окном стена дома, расположенного в нескольких метрах. Я распаковал чемодан и разложил вещи. В Германии было уже за полночь, я очень устал, но спать не хотелось. Я пошел к университету. Дождь прекратился. По тротуарам двигались толпы народа, словно люди пытались наверстать время, которое потратили, дожидаясь, когда закончится дождь. И на ступенях университета толпились люди; студенты и преподаватели входили в здание или выходили на улицу, на ступенях кто-то раздавал рекламные листовки, кто-то продавал зонтики. В университетском кампусе было темно и тихо; здания, окружавшие кампус, отгораживали его от уличного шума, на газонах было пусто, несколько человек шли по дорожкам или поднимались по широким, низким ступеням, которые вели к зданию с куполом и колоннами. Я рассматривал в свете фонарей каждого, кто попадался мне навстречу. Не он ли это?

Я знал, что факультет политологии находится за кампусом, в современном высотном здании. Я отыскал его, поднялся на этаж, где находились профессорские кабинеты. «Джон де Баур». Почему я так взволновался, прочитав на табличке его имя? Разве я приехал сюда не для того, чтобы прочитать его имя на табличке, не для того, чтобы встретиться с ним здесь? Когда открылась одна из дверей, я обратился в бегство. Я не стал дожидаться, пока подойдет лифт и появится тот, чьи шаги я услышал в коридоре. Я сбежал вниз по лестнице.

На обратном пути я съел какое-то китайское блюдо и сделал несколько покупок в магазине. Я вдруг почувствовал такую усталость, что все вокруг воспринимал как нереальное: многочисленные проходы, полки и товары в супермаркете, громкие разговоры покупателей в очереди перед кассой, влажный, теплый, тяжелый воздух на улице, окутавший меня словно покрывало, рекламные вывески на чужом языке, таблички с названиями улиц и дорожные знаки, большие грузовики и ревущие сирены автомобилей полиции и «скорой помощи». Перед входом в отель я остановился и поглядел на небо. Небо было ясное, я увидел звезды и несколько самолетов, которые, сигналя красными и белыми огнями, летели так часто, что один еще не успевал исчезнуть из поля зрения, как появлялся другой. И самолеты мне показались какими-то нереальными. Куда стремятся все эти люди? Что я сам здесь потерял? За каким фантомом я охочусь?

2

На следующий день он сидел передо мной, и это был вовсе не фантом, а пожилой мужчина в синей рубашке с открытым воротом и в светлом мятом льняном костюме, высокий, стройный, седовласый, глаза голубые, большой нос, большой рот и своевольное, снисходительное, спокойное выражение лица. Он сидел в кресле подле письменного стола, положив ноги на стул и держа книгу на коленях. Дверь в его кабинет была открыта, и я какое-то время рассматривал его, прежде чем он поднял глаза и спросил меня, что мне угодно.

Никакого сходства я не заметил. Ни с малышом в шапочке из бумаги и с лошадкой на палочке, ни с юношей на велосипеде, ни с молодым человеком в костюме с брюками-гольф. Не обнаружил сходства и со мной: глаза у меня не голубые, а карие с зеленовато-серым оттенком, нос и рот не очень большие, я вовсе не своевольный, хотя очень хотел бы быть таковым. Мама считала, что у меня глаза немного раскосые, как у отца, однако у этого человека я не заметил раскосости.

Сходства, которое бы меня впечатлило, я не заметил, однако я поразился, увидев его во плоти. Он был некой идеей, конструкцией, составленной из историй, которые мне о нем рассказывали, и его мыслей, содержащихся в его публикациях. Он был одновременно сверхмощным и немощным; он оказал влияние на мою жизнь, но я не знал о его существовании, я создал в душе его образ, на который он сам никак не мог повлиять. И вот теперь он был передо мной во плоти, до него можно было дотронуться рукой, он был уязвим, намного старше меня и, вероятно, намного слабее. Однако его физическое присутствие было очевидным и давило на меня, с чем мне еще предстояло справиться.

— Входите!

Он убрал ноги со стула, кивком предложил присесть и вопросительно посмотрел на меня. Я взял себя в руки и рассказал ему, как и наметил заранее, о том, что преподаю в Университете имени Гумбольдта, пишу докторскую диссертацию, которую намерен завершить после десятилетнего перерыва на работу в издательстве и в которой я хочу обратиться к проблемам деконструктивистской теории права. А потом я забросил ему приготовленную заранее наживку:

— Кроме того, мое издательство интересует вопрос о возможности приобретения прав на вашу книгу, и оно обратилось ко мне с просьбой перевести ее на немецкий. Речь не только о моей диссертации, я думаю, что лучше справлюсь с переводом, если в течение семестра смогу посещать ваши лекции и семинар. Как вы считаете, это возможно? Я знаю, что учеба здесь стоит денег, даже очень больших, однако…

Он махнул рукой и сказал, что я могу получить статус приглашенного профессора без предоставления рабочего кабинета, но с правом пользоваться библиотекой и посещать его занятия. Я доставил бы ему удовольствие, если бы прочитал в его семинаре доклад, и оказал бы ему честь, если бы взялся за перевод его книги и поддерживал с ним при этом контакт.

— Я знаю немецкий, и права на перевод принадлежат мне. Однако будет худо, если некоторые недоразумения, которые неизбежны при любом переводе, обнаружатся лишь в самом конце.

Речь его была живой, он активно жестикулировал, повернувшись ко мне лицом. Легкий акцент не делал его речь деревянной, как это обычно бывает у американцев немецкого происхождения, с которыми я знаком, и как я это замечаю за собой, нет, он говорил мягко, вкрадчиво, завлекательно. Я вспомнил о Розе Хабе, которая вместо швейцарского акцента расслышала в его выговоре венские нотки и из-за этого увлеклась им. Я вспомнил об отце моего давнего товарища по играм, поддавшемся обаянию моего отца. И он тоже говорил, что у меня отцовские глаза.

— Если вы прочитали мою книгу, то вы ничего нового не обнаружите в моих лекциях, правда, разумеется, в них вы встретите более расширенное и углубленное толкование отдельных положений и некоторый иллюстративный материал. В семинаре мы читаем тексты классиков модернизма. Им есть что сказать — сказать и себе, и нам.