Читать книгу "Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд! - Максим Малявин"

Ну, раз сказал: «Твою же мать!» — значит, беседу вести может, решил доктор и стал собирать анамнез у несостоявшегося голубиного насеста. Особый интерес вызвало блюдце молока. Для кого? Оказалось — для инопланетян. Да, вот недавно прилетели. Да, это с ними он беседовал на кухне. А отчего не побеседовать с хорошими лю… с хорошими, словом. Что им надо? Покушать. Они сюда вообще столоваться прилетают. А кроме молока ничего другого их инопланетный организм не принимает. Да, даже водки. Правда-правда, предлагал. Вы не поверите — отказались. Вы не подумайте, я четвертый день как завязал, потому что печенку скрутило. Думал — за компанию, по чуть-чуть, ан нет. Водка, говорят, яд для инопланетного разума и практически молниеносный цирроз для инопланетной печени. Только молоко. Про чупакабру слышал? Вот, это тоже наши, только сволочи. В общем, нам бы молочка бы… Вот я и сбегал в магазин, взял. Продавщица, стерва, еще громко удивлялась. Подхожу к подъезду — стоят, молоко увидели — аж затряслись. Куда делись? Вы не поверите! Только я молока в блюдце налил — а тут наряд ментов на «уазике» патрулирует дворы. Они раз — и березами обернулись, видите — вон стоят, ждут, когда можно будет отмереть. Я подумал — и тоже замер, а тут как раз вы. Доктор, как думаете, мне молоко так и держать, или их можно им полить? Да ладно, какие еще галлюцинации! Березы есть? Есть. Вон, потрогайте. Это, по-вашему, галлюцинации?

Видя, что пациент начинает волноваться и горячиться, доктор переключился на вопрос о печени, предварительно разрешив попотчевать инопланетян методом прикорневой подкормки. Поступило предложение съездить провериться на предмет гепатита, панкреатита и острого холецистита, а то мало ли… Уже в машине пациент стал проявлять признаки беспокойства. Возникло подозрение, что в приемном покое он уйдет в глухую несознанку, и его придется отвезти где взяли.

Решение созрело, что называется, на ходу.

— Слышь, мужик, — проникновенно сказал доктор, — ты нам глянулся. Радушный, гостеприимный, знаешь, где молока взять. У нас тут недалеко корабль стоит, мы тебя забираем. Будешь у нас главным молочником.

— Вы что, ребята! — забеспокоился пациент и выдал совершенно феноменальную фразу: — МНЕ ЖЕ ДО ПЕНСИИ ВСЕГО ПОЛТОРА ГОДА ОСТАЛОСЬ!

— Ну, ладно, — нехотя согласился доктор, — пенсия — это аргумент. Ты только вот что. Мы тебя сейчас привезем в приемный покой, а ты окажи нам услугу.

— Какую?

— Да не верит в нас никто. Нужно, чтобы о нас узнал человек ученый, серьезный и очень основательный. Доктор в приемном — он как раз из таких. Ты уж ему как на духу — с чего все началось, про наших дендротоварищей, про питание, лады?

Никогда еще доктору приемного покоя не рассказывали о своей белой горячке с таким жаром и подробностями!

Была на приеме семейная пара с престарелой слабоумной матерью. Уважаю тех людей, что находят в себе силы и душевное тепло не отказываться от таких родственников, не сдавать их в пансионаты, а нести выпавшее на их долю испытание гордо и стойко. Очень уважаю.

Чивось?

Есть люди, находящие некую прелесть в незавершенности: дескать, вот в ней-то и кроется тайный смысл вечного движения, вот она-то и символизирует жизнь. Не жизнь, а хаос и разнузданную энтропию, возражают им сторонники порядка. Незавершенный суицид, незавершенный акт любви — бардак любить изволите!

Эту историю рассказал Владислав Юрьевич. Однажды спецбригаду вызвали к несостоявшемуся висельнику. Он и раньше не раз ставил на уши медиков и родственников своими попытками как-нибудь поназидательней убиться, но ни жену с ее крестьянскими корнями, ни собственно корни в лице приехавших погостить и намертво осевших в квартире тестя с тещей, эти страдания мятущейся души и артистической натуры ни к каким нужным оргвыводам не приводили. Да, охали. Да, сокрушались. Но жена категорически не перевоспитывалась, а старики никуда не спешили уезжать.

В этот раз, судя по всему, заявка на тот свет была подана довольно серьезная: наверное, веревку ему следовало все же надрезать посильнее. Поболтавшись в петле дольше, чем обычно, и основательно переполошив домочадцев, пациент рухнул на пол. Через некоторое время приехала спецбригада. Предположив, что подкорка страдальца после такого экстрима придет в норму быстрее коры и успеет доставить экипажу барбухайки несколько незабываемых минут, доктор дал команду заготовить вязки (три метра толстого фланелевого жгута, чтобы фиксировать буйных больных). Санитар кивнул и сложил жгут в петлю на манер удавки — так удобнее ловить за руку или за ногу, если вдруг понадобится.

В квартире их застал лежащий на полу висельник-рецидивист, привычно рыдающая супруга и тесть с тещей, с интересом взирающие на происходящее и лузгающие семечки, за неимением попкорна. Тесть был туговат на ухо и постоянно обращался к теще, дабы не упустить деталей. Убедившись, что реанимационные мероприятия не нужны, доктор принялся заполнять талон вызова, расспрашивая жену о деталях инцидента.

— Он в этот раз говорил, что собирается покончить с собой?

— Ась? — переспросил тесть.

— Он говорит, Васька в петлю сразу полез или сначала хорохорился?

— Хорохорился! — безапелляционно заявил тесть.

— Хорохорился, — подтвердила жена, потом спохватилась: — Папа, не тебя спрашивают! Да, доктор, он опять закатывал истерики, кричал — мол, или они, или я. А у меня выгнать родителей язык не повернется.

— Чивось? — переспросил тесть.

— Живи, говорит, старый, тут, нехер в деревне делать! — перевела теща.

— А мне с ним надо будет ехать в больницу? — поинтересовалась супруга.

— Ась? — снова вмешался тесть.

— Наша говорит, что хочет за ним там ходить, — ответила теща.

— Нет, такой необходимости нет. У нас обученный персонал, круглосуточное наблюдение, — стал расписывать доктор.

— Чивось он сказал? — не расслышал тесть.

— Он сказал — нахуй! — авторитетно перевела теща.

Задав все необходимые вопросы и убедившись, что пациент понемногу приходит в себя, доктор вновь обратился к его супруге:

— Придется нам его все же госпитализировать. Во избежание, так сказать.

— Ась? — оживился тесть.

— В дурдом его сдадут! — перевела теща. — А то, не ровен час, опять в петлю полезет или гадости нахлебается, тьфу ты, прости гос-споди!

— А чего это у дохтура веревка в руке? — поинтересовался тесть.

— Вы понимаете, — начал объяснять доктор, — наши пациенты на фоне гипоксии мозга могут давать психомоторное возбуждение, отчего могут пострадать сами или причинить вред окружающим. Если что, мы его зафиксируем.

— Чивось? — переспросил тесть, не сумев понять ни одного из тех слов, что успел расслышать.