Читать книгу "Когда исчезли голуби - Софи Оксанен"

Голос Рейна раздавался уже совсем близко. Они смеялись, как смеются мужчины, которые после долгих споров пришли к одному общему решению. В этом смехе чувствовалось облегчение, он был слишком громким, чтобы быть беспечным. Именно так обычно смеется Рейн. Под этот смех Эвелин и ее друг двинулись обратно к двери, а оттуда через двор назад в большой мир. Рейн снял с себя куртку, укутал ноги Эвелин, чтобы чулки не порвались, и вынес ее сквозь кусты на дорогу. Уже на остановке Эвелин заметила в руках у Рейна холщовую сумку.

— Он тебе что-то дал?

— Книги, — ответил Рейн.

— Какие книги?

— Ты все равно не сможешь их прочитать.

Больше Эвелин не спрашивала, знала, что Рейн не любит зануд. Рейн был в хорошем настроении, слегка касался ее ключицы и шептал в ухо:

— Вот видишь, ничего ужасного не произошло.

Губы Рейна были так близко к ее губам, что она почти почувствовала поцелуй и отступила назад.

— Все смотрят.

— Ну и что?

Она отвела взгляд, губы Рейна коснулись мочки, дыхание наполнило ухо, и оно превратилось в морскую раковину — точно такую же она хранила дома в память об их совместной поездке автостопом на Кавказ. Эвелин высвободила пространство вокруг себя, слегка отодвинув Рейна.

Несмотря на веселость, Рейн волновался, его ладони были горячее, чем потный автобус, в который они сели. Но возбуждение его не было вызвано юбкой Эвелин, хотя она укоротила ее чуть больше, чем полагалось. Эвелин прижалась спиной к Рейну, опасаясь случайных приставал. Таких в переполненном автобусе всегда было более чем достаточно.

Ей удалось незаметно запустить руку в сумку Рейна, и она нащупала там плотную пачку фотобумаги. Рейн учащенно дышал ей в шею.

Вечером, прежде чем вернуться в общежитие, Эвелин, все еще удивляясь своей смелости, достала из кармана спрятанную там фотографию. На ней был только текст — сфотографированная страница книги на неизвестном ей языке.

1965 Таллин Эстонская ССР, Советский Союз

Девушка в брюках раскачивала ногой, сидя за опустевшим столиком Объекта. К ней подсела другая пигалица, и они вместе стали писать что-то на маленьких прямоугольных бумажках. Виски товарища Партса сковала внезапная боль. Он прекрасный специалист, а вынужден следить за тем, как шмакодявки делают шпаргалки. Партс заметил, как его коллега нырнул в двери гостиницы “Палас” в тот момент, когда сам он направлялся в кафе “Москва”. Сейчас он, наверное, распивает шампанское в кругу иностранцев, запихивая в рот густо намазанный черной икрой бутерброд. Почему Партса не послали туда? Неужели его деятельность вызвала нарекания? Неужели Контора им недовольна? Действительно ли органы решили, что ему больше подходит занятие именно такого рода — следить за юными хулиганами и вертихвостками? Партсу никак не хотелось верить в это. Он умел вести себя достойно, по-западному, и вполне подошел бы для международного общения в “Паласе”, значит, дело в чем-то другом. Кому-то не понравилось поведение его жены? Неужто жена представляла такую опасность, что Комитет госбезопасности решил отвести Партсу менее заметную роль? Сама мысль об этом казалась невозможной. Его никогда больше не позовут на совещание с высокопоставленными лицами, он никогда больше не получит приглашения на торжественные празднования и юбилеи. Партс вздохнул, зашелестев листами рукописи. Полумрак кафе давил на глаза. Партс не мог не покраснеть, вспомнив, как они вместе с женой встретили на улице директора Эстонского телеграфного агентства Альберта Кейса и жена стала ни с того ни с сего говорить о собраниях картин в школах. Поначалу Партс не заподозрил ничего плохого и позволил разговору продолжаться, как вдруг до него дошло, что жена расхваливает работы молодого Альфреда Розенберга, висящие на стенах Петровского реального училища. Партс закашлялся, в горле внезапно образовался ком.

Альберт Кейс удивленно приподнял брови и выпучил глаза:

— О чем вы говорите?

— Работы молодого Альфреда Розенберга. Удивительно талантлив, все признаки великого гения, невероятное владение линией.

К счастью, Партс сумел взять себя в руки и спасти ситуацию, выразив огорчение — действительно, он тоже слышал, что в школе по-прежнему висят работы Розенберга, почему никто не проявил бдительности в этом вопросе? Партс старался довести себя до такого бешенства, которое отодвинуло бы на задний план восхищенное щебетание и восторженное выражение лица жены. Новый утюг, купленный взамен сломанного, лежал в сумке и оттягивал руку, Партсу хотелось бросить его прямо на улице. Вокруг сновали люди, окна дома торговли “Каубамая” блестели на солнце, Кейс пристально смотрел на них своими рыбьими глазами, голос Партса стал повышаться, прохожие оглядывались, рука, державшая сумку с утюгом, окончательно онемела. Жена рассматривала витрины, как будто все это ее не касается.

Позднее Партс услышал, что в таллинской средней школе № 2, бывшем Петровском реальном училище, действительно обнаружили работы Розенберга и они были изъяты без лишнего шума. Жена пыталась объяснить, что оказала Партсу услугу, ведь таким образом вскрылась шокирующая информация и Партс от этого только выиграл. Но он прекрасно помнил, какими эпитетами наградила Розенберга жена: удивительно талантлив, невероятное владение, великий гений. А что, если Кейс доложил об этом Конторе?

Партс заказал столичный салат, кофе и три трюфеля. Официант вернулся с подносом, и в этот момент в кафе пришел коллега, протиснувшись в тот же самый угол, что и вчера. В его глазах промелькнула насмешка, объектом которой не мог быть никто другой, кроме Партса. Тот попытался скрыть раздражение, собрав листы в стопку и постучав ею по столу. Выровняв их, он опустил стопку на стол и как бы невзначай коснулся нагрудного кармана. Паспорт был на месте, как и полагалось. Он сделал это непроизвольно и заставил себя скорректировать движение поднимающейся к карману руки, переместив ее к шее и поправив белый воротничок. Гладильщики комбината бытового обслуживания справлялись со своей работой вполне сносно, но, получив аванс, Партс стал мечтать о домработнице — белье, выстиранное в общественных прачечных, никогда не было идеально чистым. У Мартинсонов наверняка была работница или даже стиральная машина. Теперь такими вещами было очень легко подчеркнуть свое положение, невзначай упомянуть стиральную машину, как сильно она упрощает жизнь. Ходят же к другим Мария, Анна или Юли стирать белье и убирать квартиру за три рубля в день, у них тоже скоро будет домработница, которая наконец-то выгладит все носовые платки, количество которых из-за приступов жены было невообразимым. Но прежде всего он должен выяснить причину перемен, нельзя опускать руки.

Партс не любил утюги. Пока они жили в Валге, в ходу были угольные, которые он ненавидел не меньше жены, но по другой, нежели она, причине. Красный накал угольного утюга напоминал ему застенок в тюрьме Патарей, куда его привели после ухода немцев. Из соседней камеры доносились крики. Кричал Альфонс, еврей, которому удалось уцелеть при немцах, что в глазах советского правосудия однозначно делало его гитлеровским шпионом. Слушая эти крики, Партс решил выйти из застенка целым и невредимым. Органы пронюхали, что он обучался в разведшколе на острове Стаффан, и это мучило его до сих пор: Контора в очередной раз доказала свое превосходство, но для него это было плохо. С тех пор вид раскаленного утюга вызывал в памяти тошнотворный запах паленой кожи, запах унижения. От раскаленного железа его спас архив немецких документов, но он и без угроз стал бы сотрудничать с русскими. Он же умный человек, его не надо запугивать, утюгом жгли только ничтожеств.