Читать книгу "Владелец кинотеатра - Андрей Быстров"

4.

Врата раскрывались медленно.

Небо порозовело на востоке, хотя до рассвета было еще далеко. Бледная луна остановилась в вышине, холодные звезды мерцали среди редких облаков. Ветра не было, совсем; облака не двигались, ни один лист не шелохнулся на деревьях. Тишина, не нарушаемая ни единым звуком, простиралась над лесом. Она казалась вечной, бывшей всегда и навсегда предстоящей… Но в ней, в этой тишине, рождался отдаленный гул, предчувствие гула, еще спрятанного в темницах безмолвия.

Потому что врата уже раскрывались.

В памяти Зои, родовой памяти ламаджи, хранились минувшие столетия. Врата раскрывались в них много раз, и всегда это бывало по-разному. Нельзя, невозможно было предвидеть, что случится при открытии врат. И каждый раз мог оказаться последним.

Зоя стояла невдалеке от холма сокровищницы, облаченная в серую ритуальную хламиду с капюшоном, скрывающим во мраке ее лицо. Лейе, одетый так же (и ставший будто стройнее и выше ростом, хотя это была только игра теней) стоял возле нее. Последний ключ был приведен в действие. Цепь тайных сил замкнулась. Оставалось одно — ждать… И они ждали, каждый в плену суеверного страха.

Задрожала земля, словно содрогаясь под исполинской поступью. С ней задрожали далекие небеса. Из-за холма, с севера, в небо ударил радужный луч. Он был ослепительно ярким, но не рассеивал темноту вокруг, а еще больше сгущал ее. Радужный сноп света поднялся и с южной стороны, из-за густого леса. Два луча изогнулись высоко вверху, как две готовящихся к схватке кобры. Во тьме зарокотал гром. Луна, бессильная и поблекшая, теряла свой тщетный свет. Грозные радуги, напротив, разрастались вполнеба.

Новый удар грома потряс небо и землю. Короны голубого электрического сияния зажглись на деревьях, они венчали каждую веточку, каждый лист. Это выглядело так, как если бы все деревья вдруг превратились в хрупкие световые скелеты.

Радуги сомкнулись под умирающей луной. Их прикосновение вызвало к жизни концентрические ореолы беснующихся молний, расходящиеся подобно кругам на воде от брошенного камня. И там, под этим непрерывно переливающимся радужным мостом, загорелся алмазный треугольник врат.

Привратники-совы бесшумно летели в ночи над головами колдуньи-ламаджи и хранителя сокровищницы. Один за другим завыли в неизбывной тоске притаившиеся в темноте волки. Их печальная песнь уносилась в космос, в ледяное круговращение, в сердце врат. А там, за вратами, сверкали миллионы ярких звезд, и что-то огромное, темное, как слиток самого мрака, надвигалась оттуда.

В один миг оно промчалось над землей, и черная туча заволокла небо. Рассыпались радужные столбы, взорвались с оглушительным треском ореолы молний. Хлынул ливень, сплошной стеной.

— ХОГОРТ!!! — закричала Зоя, в ужасе и восторге.

Она смотрела прямо перед собой. Там, за потоком ливня, засветились два красных огня. Они чуть покачивались, вверх-вниз, вправо-влево. И как ни темно было там впереди, можно было угадать, что эти огни-глаза принадлежат чему-то

/кому-то/

еще более темному… Громадному и тяжелому. Тому, что было рождено теми звездами за вратами, в мирах, откуда возвращался мало кто из побывавших там.

5.

В кабинете Александра Ланге царил беспорядок. Шкаф с ружьями был открыт настежь, одно из этих ружей — великолепный «Лоссен-Шольц» — лежало на письменном столе поверх бумаг. Возле стола стояли три корзины со свежесрезанными орхидеями — темно-красными в первой корзине, ярко-оранжевыми во второй и густо-фиолетовыми, почти черными в третьей. Хозяин кабинета сидел за столом с пером в руке и пытался писать на листе простой белой бумаги, не украшенной его гербом и вензелями. Но видимо, что-то случилось с его рукой — вместо четких строк у него выходили неразборчивые каракули.

За спиной Ланге хлопнула дверь; кто-то вошел. Обернувшись, Ланге увидел Кордина в охотничьем костюме — куртке из мягкой замши, узких брюках и высоких сапожках. Кордин держал в руке тирольскую шляпу.

— Не пора ли уже выезжать? — спросил он весело. — Насколько я понимаю в охоте, пусть и очень мало понимаю, все готово!

— Пора, — сказал с досадой Ланге, — да вот…

— Что такое? — Кордин бросил шляпу на подоконник. — Что это у тебя за карнавал цветов? Уж не собираешься ли ты послать их какой-нибудь очаровательной беттине?

— Какое там, — Ланге поморщился. — Если бы беттина… Старушка Гондлевская.

— Так все это великолепие для нее? — удивился Кордин.

Бросив перо, Ланге повернулся вместе со стулом.

— Увы! Видишь ли, я допустил непростительную ошибку.

— Какую же?

— Она просила меня прислать ей корзину орхидей. Что я недавно и велел сделать, но со всей этой охотой совсем забыл, что она ненавидит желтые орхидеи! А как раз желтые — мои любимые, вот садовник и послал именно желтые… Обид теперь будет на весь сезон, если не искуплю вину.

— И ты искупаешь, посылая сразу три корзины?

— Да, лично вот выбирал…

— Этого ей будет мало, — заметил Кордин. — Насколько я знаю милейшую Анну Александровну, она тебя не простит, если ты не приложишь к этим корзинам учтивейшее верноподданническое письмо…

— Вот я и пытаюсь его написать.

— Пытаешься? — Кордин сделал шаг к столу. — Забавно… Разреши взглянуть?

— Сделай одолжение…

Кордин взял со стола лист бумаги, над которым корпел Ланге.

— Милостивая… Государыня… Александр, что с твоим почерком?! Ничего невозможно разобрать!

— Да вот, — Ланге потряс правой рукой в воздухе. — Чистил ружье и руку повредил…

— О! Надеюсь, не слишком сильно?

— Пустяк. Ехать верхом и метко стрелять это мне нисколько не помешает, но вот писать…

— Скверно, — сказал Кордин, — нельзя отправлять такое письмо. Она подумает, чего доброго, что ты писал его пьяным!

— Что же делать? Продиктовать — еще хуже. Кто же диктует такие письма!

— Да, это была бы вопиющая бестактность… А знаешь что, пожалуй… Я напишу. Почерки у нас похожи, старушка сослепу не разберет, что писал не ты.

— Неплохая идея, — одобрил Ланге, — попробуем.

Он встал, а Кордин занял его место за столом, отодвинул ружье подальше, взял новый лист, обмакнул перо в чернильницу.

— Я готов, — объявил он.

— Тогда пиши так… «Милостивая государыня, Анна Александровна! Приношу Вам мои нижайшие извинения. Покорнейше прошу Вас не бранить моего садовника, ведь именно я, а не он, допустил злосчастную оплошность с желтыми орхидеями…» Как по-твоему, примерно вот этого будет достаточно?

— Достаточно? — Кордин поднял на Ланге изумленный взгляд. — Да что ты, ни в коем случае! А где расшаркивания и прочее?