Читать книгу "Что было, что будет - Элис Хоффман"

Уилл выглядел настоящим оборванцем — босой, в заляпанных брюках, — будто пришел просить кусок хлеба, надеясь, что когда-нибудь судьба переменится и ему повезет, но в душе понимая, что этого не будет. Судя по бессвязной речи брата, Мэтт совсем было решил, что у того ломка, но потом принюхался и понял, что ошибся. От Уилла пахло виски, он пил совсем недавно, возможно в поезде. Вечерний поезд из Бостона славился своим баром на колесах еще в те времена, когда они были мальчишками; не менее знаменит был и заправлявший там бармен, который никогда не спрашивал удостоверения личности. Иногда Уилл весь день проводил в поезде, мотаясь в Бостон и обратно, и накачивался виски с лимонным соком, джином и пивом до полной отключки, когда не мог не то что пройти, даже проползти один шаг по прямой линии.

Стелла услышала голос отца, выбежала из гостиной и бросилась обнимать Уилла.

— Почему мне никто не сказал, что ты приедешь?

— Да я, в общем-то, и не собирался, — ответил Уилл. — И это нельзя считать настоящим визитом. Просто возникла небольшая проблемка.

Мэтт услышал в голосе брата знакомые ноты и сразу все понял: этот голос предвещал беду, неудачу, долги, уличные драки, увольнение, уход из школы, интрижку с соседкой, живущей этажом ниже, отказ навестить умирающую женщину потому, что такая реальность чересчур для него тяжела, просто невыносима.

— Конечно, у нас проблема. Ты даже без туфель. — Стелла бросила злобный взгляд на мать, словно Дженни была виновата в том, что Уилл стоял на крыльце в мокрых грязных носках, испещренных дырками. — Тапочки в доме найдутся?

— В первом шкафу, — ответила Элинор, — с помпонами и без.

Свет угасал теперь так быстро, что розовые цветки лавра были единственными яркими пятнами в расползавшейся темноте. Насытившиеся за день пчелы гудели лениво. Входная дверь оставалась открытой, и один большой шмель случайно залетел в вестибюль. Полетав немного, он опустился на руку Мэтта. Тот смахнул насекомое. Шмель, казалось, неохотно взлетел и продолжил кружить рядом, словно его притягивало к Мэтту. Дженни смотрела на это, не в силах отвести взгляд. При открытой двери стало холодно — еще одна особенность апреля: теплые дни, холодные ночи. Тем не менее воздух был напоен весенним возбуждением. Это все еще было время поспешных решений, бессмысленной храбрости, видений, внезапной опаляющей жары, сменяющейся холодом. Доказательство любви можно было найти в единственном уцелевшем лепестке ромашки, после того как оборваны все остальные. Дженни подумала о пчеле, которая не кусала, и ангеле, вырезанном из черного камня. Она подумала о том, что в утро ее тринадцатилетия на лужайке стояли двое мальчишек и у них на двоих было только одно сновидение.

В голове у Дженни слегка зашумело. Впервые этот шум появился в утро ее тринадцатого дня рождения. Тогда она была абсолютно уверена, кого ей предназначено любить. Она увидела то, что хотела увидеть, а не то, что было перед глазами. Она даже не остановилась, чтобы оглянуться во второй раз. Терпение — именно этот компонент был неразборчиво написан в рецепте рагу из девяти лягушек, именно его и не хватало Дженни.

— Кто-то его украл? — переспросил брата Мэтт; до него только сейчас дошло, что означает эта кража.

Уилл знал, какого мнения о нем брат. Это было ясно с той ужасной новогодней вечеринки, когда он напился до чертиков, перестал что-либо соображать и подбил клинья к одной из своих студенток. Что ж, у Мэтта было полное право его презирать, но больше всего Уилл опасался разочаровать Дженни. Да, конечно, они окончательно расстались, он это понимал, но после стольких лет, что она на него убила, она заслужила хотя бы элементарной чуткости. Он ожидал, что она придет в ярость, и вполне обоснованно. Это он впустил в дом незнакомого человека, это он думал только о своих потребностях, это он продал безопасность своей дочери за пятьсот долларов, которыми владел всего мгновение. Откупные испарились в его жадных руках, рассеялись как дым, ничего не оставив после себя, кроме пепла.

Уилл посмотрел на Дженни и впервые не стал ничего от нее скрывать. Они так долго прожили вместе, что он был должен ей хотя бы одну-единственную минуту честности.

— Детка, — сказал он, сгибаясь под гнетом бесчисленных проступков. Он стоял под лавровой изгородью в мокрых носках, смотрел на свое отражение в стеклянной раме и казался сам себе утопающим, которому не за что ухватиться, кроме как за последнюю соломинку правды. — Я совершил ошибку.

— Я тебя отлично понимаю, — отозвалась Дженни. — Я тоже ошиблась.

Исцеление

1

Стелла прожила на одном месте тринадцать лет, а тут за короткий срок ее заставляли переезжать во второй раз. Все согласились, что так будет лучше всего; модель домика украдена, страхи возобновились, поэтому было решено, что Стелла должна покинуть Кейк-хаус. Но куда ей деться? Один вариант — уехать к кузине Эйвери в Нью-Йорк, другой — пансионат в Род-Айленде или Коннектикуте. Но Стелла отказалась уезжать из Массачусетса. Она не собиралась поступать в третью школу за один учебный год. Каковы бы ни были обстоятельства, она планировала закончить девятый класс в школе Юнити. Будь там потоп или голод, реальная опасность или обычное родительское волнение, она заявила, что не тронется с места. Впервые в жизни она училась на одни пятерки; ей нравилось посещать клинику и дом престарелых вместе с доктором Стюартом. К тому же у нее были личные причины. Что станет делать без нее Хэп? Если Стелла уедет из города, то за кем будет ходить хвостом Джимми Эллиот, в чьи окна он будет швырять гальку поздними вечерами, когда наступает тьма и затягивают свою последнюю песню желтые древесницы?

— Я никому не доставлю хлопот, — обещала Стелла. — Буду тихой, как мышка, — клялась она.

Семья Спарроу мало к кому могла обратиться в городе; если люди полагают, что лучшие соседи — это те, кто с тобой не разговаривает, то в трудную минуту им почти некого позвать на помощь. Но Лиза Халл, добрая душа, не подвела. Когда Дженни позвонила ей и спросила, нельзя ли Стелле пожить у нее, Лиза ни секунды не раздумывала. Не прошло и нескольких часов, как Стелла уже устроилась с удобствами в гостевой комнате над чайной. Пахло ванилью, мыльной водой, чаем «Ассам». Совершенно отдельная комната с замком на двери и видом на платановые деревья. Если это и была благотворительность, то Стелле она пришлась по душе.

Лиза даже не задавала вопросов, просто застелила кровать свежими простынями и научила Стеллу регулировать кран в ванной, из которого почему-то всегда текла или чересчур горячая, или чересчур холодная вода. Вещей у Стеллы было немного — один рюкзачок да легкая сумка, — тем не менее ей предоставили в полное распоряжение старый дубовый комод, принадлежавший в прошлом Лизиной бабушке, той самой, которая еще девчонкой записала лучшие рецепты Элизабет Спарроу.

— Я очень рада, что ты у меня поселилась, — объявила Лиза Стелле.

Она обняла девочку, и, хотя Стелла не была любительницей такого проявления нежностей, в Лизе ей все нравилось. Что касается чайной, то жизнь здесь была очень приятной, если не считать утра, когда, начиная с семи часов, посетители прибывали один за другим, так что Стелле уже было не уснуть, даже с натянутым на голову одеялом. Да и как тут уснуть, если то тарелки зазвенят, то вода зашумит в трубах, когда включают посудомоечную машину. Скорее всего, поспать подольше ей не удалось бы в любом случае из-за надоедливых желтых древесниц, поднимавших трескотню в кустах сирени за окном, причем самые храбрые мостились на подоконнике и стучали клювиками в стекло — чайная привлекала их надеждой получить крошки или корочки.