Читать книгу "Царство Небесное - Елена Хаецкая"

Одолевая усталость и страшно зевая, Раймон принялся излагать Бальяну свою идею. Идея была недурной и вполне здравой, и Бальян дал на нее согласие, хотя в самой глубине его души жила твердая уверенность в проигрыше. Более чуткий, чем Раймон, он ощущал перемены в самом воздухе Святой Земли. Раймон Триполитанский слишком тесно связал себя с собственными замыслами и оттого утратил остроту нюха.

И пока Рамон писал письма баронам, созывая их в Наблус на заседание Великой курии Королевства — собрание, которому надлежало избрать на Иерусалимский трон законную наследницу Болдуина, королеву Изабеллу, — Бальян молча стоял у окна и смотрел на горы и пустыню. Эта земля как будто отзывалась на его безмолвные мысли. Тщетные старания, шелестел ветер, напрасные потуги, все уйдет в песок, все исчезнет и будет иссушено безжалостным солнцем…

Вскоре по дороге, вид на которую открывался из окна наблусского замка, начали ездить взад-вперед гонцы.

Не успели уехать люди, разосланные баронам Королевства, как прискакал тамплиер — не рыцарь, а сержант — и, валясь от усталости с коня, передал сенешалю замка письмо.

Оно было написано Ридфором, но по поручению принцессы Сибиллы.

Ее высочество приглашала Бальяна Ибелина и графа Раймона на великое празднество своей коронации.

Раймон стиснул письмо в кулаке и едва удержался от того, чтобы не отдать приказ немедленно повесить гонца за шею на веревке.

Бальян осторожно взял своего друга за руку.

— Этого следовало ожидать, не так ли?

— Да, — сказал Раймон. — Но… Ридфор! Этот наглец осмелился писать мне!

Бальян покачал головой.

— На коронации соберется не много народу. Все бароны скоро будут здесь.

И бароны действительно явились. Их было меньше, чем ожидалось. Например, не приехал Рено де Шатийон, зато явились Онфруа Торонский и Изабелла, и их, точно самые лакомые кусочки на блюде, разместили отдельно от прочих, отдав им наилучшие покои.

Изабелла стала старше и приобрела таинственный вид, который поначалу заставил Раймона подозревать ее в том, что она беременна. У Раймона не было собственных детей, и он не слишком хорошо разбирался в женщинах и их поведении. На самом деле тайна Изабеллы была иной. И, поскольку эта тайна постоянно находилась у всех на виду, никто даже не подозревал о ее существовании. А заключалась она в том, что принцесса любила своего мужа.

Изабелла любила его страстно, всей душой и всем телом; Онфруа же обожал ее благоговейно и больше в духе, нежели плотски; оттого между молодыми супругами постоянно натягивалась невидимая, но вполне ощутимая, сильно и звонко вибрирующая нить. Когда Онфруа целовал Изабелле руки, она мечтала о том, чтобы он покрывал поцелуями все ее тело. Когда же она забиралась в их постель и обхватывала его руками и ногами, он прикасался к ней так осторожно, точно она могла переломиться от любого неосторожного движения.

В тот же день Раймон продиктовал письмо, адресованное не Сибилле, но Ридфору и патриарху Ираклию. «Во имя любви Господа и святых Апостолов Его, — писал Раймон, — умоляю вас отказаться от коронации принцессы Сибиллы до тех пор, покуда она остается женой этого Ги де Лузиньяна, ибо означенный Лузиньян никак не может быть королем, он недостоин престола и короны, о чем предупреждал и покойный государь Болдуин. Итак, если вы до сих пор испытываете жалость к земле Господа нашего, уговорите Сибиллу Анжуйскую оставить своего мужа и избрать себе иного супруга, на которого она и возложит корону!»

— Опасно, — сказал Бальян, когда Раймон закончил диктовать.

Граф повернулся к нему.

— Почему?

— Вы напрасно считаете их бесхарактерными, мой сеньор, — сказал Бальян. — Они не похожи на нас с вами, но характер у них есть. Сибилла любит своего мужа.

— Никто не говорит о любви, — огрызнулся Раймон. — Я вообще не понимаю этого. Речь идет о Королевстве, о долге.

— Покойный король придавал этой любви большое значение, — напомнил Бальян.

— Такое большое, что отобрал у Сибиллы Яффу и признал ее ублюдком!

— Король был оскорблен и принял опрометчивое решение… Я не защищаю их! — поспешно добавил Бальян, увидев, что глаза Раймона загорелись. И неожиданно дикарь, дремавший в Бальяне, ожил. Сеньор Ибелин расставил ноги пошире, как бы желая еще прочнее утвердиться на земле, и заревел в глаза своему другу: — Опомнитесь! Эта самка будет драться за отца своих детенышей! Думаете, они слабенькие детки, которых можно припугнуть? Это — юные звереныши, полные сил, с клыками, уже окровавленными! Сибилла просто убьет ваших гонцов. Пожалейте хоть их.

— Я отправлю послание с цистерцианскими монахами, — сказал Раймон.

Бальян захохотал.

— А, стало быть, и вы, сеньор, понимаете, с кем имеете дело!

— Эти Лузиньяны — потомки змеи, — Раймон сильно задышал носом и неожиданно заговорил с акцентом, как говорил бы сарацин, много лет проживший среди франков. — От них нужно избавиться. Лукавый попутал вас, мой господин, когда вы отдавали за Эмерика свою дочь!

— Коннетабль не так опасен, как этот смазливый красавчик Ги, этот проклятый трус и тихоня, — проворчал Бальян. — Когда я отдавал за Эмерика меньшую Эскиву, Лузиньян был в Королевстве один. И кроме того, этого брака желал король Амори.

Он произнес имя короля, в царствование которого оба они были еще молоды, и на мгновение печаль охватила их, такая глубокая, что в ней можно было утонуть. Но потом Раймон дважды стукнул тыльной стороной ладони по письмам, оттискивая на печатях свое кольцо, и велел позвать цистерцианцев.

Один из двоих точно был монахом, другой же, которого звали Гуфье, только выглядел, как монах. Ему Раймон и вручил оба послания — одно патриарху, другое — самой Сибилле.

О письмах стало известно почти сразу после того, как они были отосланы, и несколько баронов отправились вслед за монахами — умолять Сибиллу проявить благоразумие и расстаться с Лузиньяном.

* * *

Ридфор, веселый и помолодевший, расставлял у всех семи ворот Иерусалима новые посты, заменяя стражу тамплиерами. Это делалось без всяких объяснений. С Ридфором никто спорить не решался. Только один сержант попытался выяснить, в чем дело и почему ворота закрывают и устанавливают возле них охрану. Ридфор разбил ему в кровь лицо и затем снисходительно велел отправляться в госпиталь, где братия, несомненно, о нем позаботится.

Город перешел на осадное положение. С того момента, как в Иерусалим вошли двое цистерцианских монахов, никто не появлялся за стенами без ведома и дозволения великого магистра тамплиеров. Роже де Мулен предусмотрительно молчал.

— Я должна оставить мужа и избрать себе нового? — переспросила Сибилла, когда письма были прочитаны и прибывшие вслед за письмами бароны подтвердили эту просьбу. — Но какого же мужа я должна себе избрать?

Коннетабль Эмерик, бывший при этом разговоре, проговорил уверенно и громко: