Читать книгу "Щелк! - Любовь Лукина"

Путь из лагеря был свободен.

Босые, они бежали по лунному вскрикивающему насту, и дыхание их взрывалось в морозном воздухе.

— Ну и куда теперь? — с хрустом падая в наст, спросил Альбастров.

— Товарищи! — чуть не плача, проговорил Чертослепов. — Не забывайте, что капитан впоследствии обязательно представит характеристику на каждого из нас. Поэтому в данной ситуации, я считаю, выход у нас один: идти в Рязань и как можно лучше проявить себя там в борьбе с татаро-монгольскими захватчиками.

— Точно! — сказал Альбастров и лизнул снег.

— Вы что, с ума сошли? — с любопытством спросил Шерхебель. — Рязань! Ничего себе шуточки! Вы историю учили вообще?

Альбастров вдруг тяжело задышал и, поднявшись с наста, угрожающе двинулся на Шерхебеля.

— Христа — распял? — прямо спросил он.

— Слушайте, прекратите! — взвизгнул Шерхебель. — Даже если и распял! Вы лучше посмотрите, что делают ваши родственнички по женской линии! Что они творят с нашей матушкой Россией!

Альбастров, ухваченный за локти Чертослеповым, рвался к Шерхебелю и кричал:

— Это еще выяснить надо, как мы сюда попали! Небось в Хазарский каганат метил, да промахнулся малость!..

— Товарищ Альбастров! — умолял замдиректора. — Ну нехристь же, ну что с него взять! Ну не поймет он нас с вами!..

На том и расстались. Чертослепов с Альбастровым пошли в Рязань, а куда пошел Шерхебель — сказать трудно. Налетела метель и скрыла все следы.

4

Продираясь сквозь колючую проволоку пурги, они шли в Рязань. Однако на полпути в электрике Альбастрове вдруг заговорила татарская кровь. И чем ближе к Рязани подходили они, тем громче она говорила. Наконец гитарист-электрик сел на пенек и объявил, что не сдвинется с места, пока его русские и татарские эритроциты не придут к соглашению.

Чертослепов расценил это как измену и, проорав сквозь пургу: «Басурман!..», — пошел в Рязань один. Каким образом он вышел к Суздалю до сих пор представляется загадкой.

— Прииде народ, Гедеоном из таратара выпущенный, — во всеуслышание проповедовал он на суздальском торгу. — Рязань возжег, и с вами то же будет! Лишь объединением всея Руси…

— Эва! Сказанул! — возражали ему. — С кем единиться-то? С рязанцами? Да с ними биться идешь — меча не бери, ремешок бери сыромятный.

— Братие! — возопил Чертослепов. — Не верьте сему! Рязанцы такие же человеки суть, яко мы с вами!

— Вот сволок! — изумился проезжавший мимо суздальский воевода и велел, ободрав бесстыжего юродивого кнутом, бросить в подвал и уморить голодом.

Все было исполнено в точности, только вот голодом Чертослепова уморить не успели. Меньше чем через месяц Суздаль действительно постигла судьба Рязани. Победители-татары извлекли сильно исхудавшего замдиректора из-под обломков терема и, ободрав вдругорядь кнутом, вышибли к шайтану из Суздаля.

А электрик Альбастров болтался тем временем, как ведро в проруби. Зов предков накатывал на него то по женской линии, то по мужской, толкая то в Рязань, то из Рязани. Будь у электрика хоть какие-нибудь средства, он бы от такой жизни немедленно запил.

И средства, конечно, нашлись. На опушке леса он подобрал брошенный каким-то беженцем гусли и перестроил их на шестиструнку. С этого момента на память Альбастрова полагаться уже нельзя. Где был, что делал?.. Говорят, шастал по княжеству, пел жалостливо по-русски и воинственно по-татарски. Русские за это поили медом, татары — айраном.

А через неделю пришла к нему белая горячка в ржавой, лопнувшей под мышками кольчуге и с тяжеленной палицей в руках.

— Сидишь? — грозно спросила она. — На гусельках играешь?

— Афанасий… — расслабленно улыбаясь, молвил опустившийся электрик. — Друг…

— Друг, да не вдруг, — сурово отвечал Афанасий Филимошин, ибо это был он. — Вставай, пошли в Рязань!

— Ребята… — Надо полагать, Афанасий в глазах Альбастрова раздвоился как минимум. — Ну не могу я в Рязань… Афанасий, скажи им…

— А вот скажет тебе моя палица железная! — снова собираясь воедино, рек Афанасий, и электрик, мгновенно протрезвев, встал и пошел, куда велено.

5

Однажды в конце февраля на заснеженную поляну посреди дремучего леса вышел человек в иноческом одеянии. Снял клобук — и оказался Шерхебелем.

За два месяца зам по снабжению странно изменился: в талии вроде бы пополнел, а лицом исхудал. Подобравшись к дуплистому дубу, он огляделся и полез было за пазуху, как вдруг насторожился и снова нахлобучил клобук.

Затрещали, зазвенели хрустальные февральские кусты, и на поляну бывают же такие совпадения! — ворвался совершенно обезумевший Чертослепов. Пониже спины у него торчали две небрежно оперенные стрелы. Во мгновении ока замдиректора проскочил поляну и упал без чувств к ногам Шерхебеля.

Кусты затрещали вновь, и из зарослей возникли трое разъяренных русичей с шелепугами подорожными в руках.

— Где?! — разевая мохнатую пасть, взревел один.

— Помер, как видите, — со вздохом сказал Шерхебель, указывая на распростертое тело.

— Вот жалость-то!.. — огорчился другой. — Зря, выходит, бежали… Ну хоть благослови, святый отче!

Шерхебель благословил, и русичи, сокрушенно покачивая кудлатыми головами, исчезли в февральской чаще. Шерхебель наклонился над лежащим и осторожно выдернул обе стрелы.

— Интернационализм проповедовали? — сочувственно осведомился он. Или построение социализма в одном отдельно взятом удельном княжестве?

Чертослепов вздрогнул, присмотрелся и, морщась, сел.

— Зря вы в такой одежде, — недружелюбно заметил он. — Вот пришьют нам из-за вас религиозную пропаганду… И как это вам не холодно?

— Ну если на вас навертеть пять слоев парчи, — охотно объяснил Шерхебель, то вам тоже не будет холодно.

— Мародер… — безнадежно сказал Чертослепов.

— Почему мародер? — Шерхебель пожал острыми монашьими плечами. Почему обязательно мародер? Честный обмен и немножко спасательных работ…

В третий раз затрещали кусты, и на изрядно уже истоптанную поляну косолапо ступил Афанасий Филимошин, неся на закорках бесчувственное тело Альбастрова.

— Будя, — пробасил он, сваливая мычащего электрика под зазвеневший, как люстра, куст. — Была Рязань, да угольки остались…

— Что с ним? — отрывисто спросил Чертослепов, со страхом глядя на сизое мурло Альбастрова.

— Не замай, — мрачнея, посоветовал Афанасий. — Командира у него убило. Евпатия Коловрата. Какой командир был!..

— С тех самых пор и пьет? — понимающе спросил приметливый Шерхебель.

— С тех самых пор… — удрученно подтвердил Афанасий.