Читать книгу "Удар милосердия - Наталья Резанова"

– Высечь мерзавца, – возгласил Раднор.

– Умоляю вас, не надо! Это я виновата!

– Пусть присыплют пол камышом и принесут другой кубок, – милостиво распорядился император, – А тебя, любезный, пусть заменит кто-нибудь порасторопнее.

– О, боже, какая я неловкая, – бормотала Бессейра, старательно отряхиваясь. Норберт, однако, заметил, что на ее платье не попало ни капли.

Джаред на хорах не видел и не слышал всего этого. На время ужина в зале, казалось, стало темнее, возможно, свечи в люстрах и в самом деле притушили. Внизу как тени, мелькали фигуры слуг, наводивших порядок перед балом, горели, как желтые глаза, проемы дверей в пиршественные палаты. Музыканты продолжали играть, но тише и как будто более робко, чем прежде. Надо думать, половина из них отложили инструменты и отдыхали, а то и вовсе отправились на кухню подкрепиться – иначе как им играть всю ночь? Остальные в ожидании своей очереди наигрывали некую простенькую мелодию. Журчала арфа, лютня задавала тон, колокольчики карийона откликались в ответ. А в зале становилось все темнее. Тьма была рядом, она просачивалась сквозь цветные стекла окон, окрашивая их черным, выползала вместе со сквозняком из-за шпалер и ковров, наваливалась на фитили свечей, и они угасали с жалким шипеньем. И она была живой, эта тьма, живой и голодной. Потому что была ПУСТОЙ . Она пошла бы на все, чтоб утолить неизбывный голод… яко зверь хищный, иский кого поглотити… и, хотя она рыскала не в поисках Джареда, он чувствовал, что погибнет, если окажется там, куда она дотянется.

Он уже видел это. Во сне Дагмар. Но Дагмар осталась в Эрденоне, за сотни миль отсюда. Значит…

Он стукнулся лбом о перила хоров и благополучно пробудился. Это ж надо так умудриться – задремать, когда над ухом играют две дюжины музыкантов…и в полную силу, так что струны едва не рвутся. И тьмы нет и в помине, даже клочка ее! Горели все свечи над головами тех, кто на многоцветном мозаичном полу, отражающем огни, двигались в сложных фигурах придворного танца. Его вели Эльфледа с братом, император после ужина предпочел наблюдать за балом.

Бессейра танцевала с наследником, улыбалась, слушая, как он о чем-то говорит, и отвечала, не изгоняя улыбки.

– Зачем ты вылила вино?

– Мне не понравился слуга, который его принес. С начала ужина прислуживал другой. А этот возникает посреди вечера. С чего бы?

– Не туда ты смотрела и не оттуда ждешь беды. Знаешь, что мне предложил Раднор? Поменяться женщинами на нынешнюю ночь. Расписывал, какое я от его Мафальды получу удовольствие.

– А ты что?

– Сказал: он этого не говорил, а я не слышал.

Они отступили друг от друга, едва успев соприкоснуться кончиками пальцев. когда, сделав круг, Бесс снова повернулась к своему кавалеру, она задумчиво произнесла:

– А вот интересно, он сам до этого додумался, или его кто-то научил?

– Интересно? Смотри, я могу передумать.

– А я могу не удержаться и прикончить Раднора. После чего меня оправят на плаху. И ты одним махом избавишься и от кузена, и от меня. Какой ты умный, мой дорогой! – последнюю фразу она произнесла, повысив голос, так что другие танцоры невольно оглянулись на них.

* * *

Утром было туманно, и солнце грозилось не показаться до полудня. Но ни дождя, ни ветра, так что осенний день не сулил быть мрачным. И завтрак был неплох, вполне в карнионском стиле – сырные лепешки, стручки фасоли с зернами граната в уксусе, яйца со шпинатом, дыня и легкое розовое вино с виноградников Роуэна.

– Что слышно в городе? – спросил Лабрайд, когда Мейде все это принес.

– Да ничего такого… Схолары только напились до безобразия и по городу шлялись.

– Они каждую ночь до безобразия упиваются.

– Правда. Но нынче уж совсем… на Соляном рынке утром сказывали – один совсем с ума свихнулся…его на рассвете поймали, когда он нагишом…на четвереньках бегал… и не слова не говорит, только воет. Заковали его и в лечебницу ихнюю повезли.

– И такое бывает.

– Так, но это сказывают, совсем мальчишка – только в ученье вступил. Куда катимся?

Когда слуга вышел, Лабрайд сказал:

– Надо провеить, что там на самом деле с этим схоларом… Ты что с такой мрачной миной сидишь?

– Не нравится мне это.

– Мне самому не нравится. Я ждал, что прошлой ночью случится нечто… и все кончилось загулом студентов? Не верится.

– Я не о том. Я об этой девушке… Бессейре.

– Значит, она тебе не понравилась?

– Наоборот. И я знаю , что нынешней ночью нечто должно было случиться. Лабрайд, во что ты ее втянул? Ладно, я – мужчина, и лет мне достаточно, чтоб отвечать за свои поступки. Но она – даже не женщина, ей еще с куклами играть, а ты делаешь из нее такую… такое…

Лабрайд вздохнул.

– Прежде, чем впадать в благородное негодование, попробуй выслушать и меня. Бессейра мне гораздо ближе, чем ты предполагаешь. И не в том смысле, как ты, вероятно, решил. Ее с полным правом можно назвать моей приемной дочерью. Хотя, если соблюдать точность – она воспитанница моей жены.

Удивление притупило гнев Джареда.

– Я не знал, что ты женат.

– Ты много чего про меня не знаешь. Я женат, у меня два сына, один из них старше тебя, другой немного моложе…

– Сколько же тебе лет?

– А ты как думал?

– Ну, сорок, сорок пять…

– Спасибо. Я старше его величества императора. Это свойство людей из старых семей – долго сохранять молодость. Раньше мы и жили дольше, но это было давно… Боюсь, что я вынужден повторяться, но наш образ жизни представляется людям непонятным. И зачастую – достойным осуждения. И всего я тебе объяснить не могу. Потому что объяснить все я вправе только тому, кто принадлежит к нашей семье. Хотя бы и не по крови. Потому что кровных родичей у нас все меньше. Я расскажу тебе, откуда взялась Бессейра. Мы, в нашей семье, часто путешествуем, чаще порознь – как ты, должно быть, заметил, а иногда вместе. Однажды мы с Эгрон – это моя жена – были в Южном пограничье. Это было летом, ты помнишь, какая там после полудня жара, и когда ехать стало невозможно, мы остановились передохнуть и дать роздых лошадям в придорожной гостинице, в деревне под названием Финнаун – может, тебе приходилось там бывать?.. Мы не собирались там ночевать, просто пережидали жару. Во дворе гостиницы были высажены деревья, мы сели в тени, достали дорожные шахматы и стали играть. Провели, должно быть, несколько партий, прежде чем попали в положение, в котором следовало либо соглашаться на ничью, либо бросить играть. Мы сидели и думали. Вдруг из-за плеча Эгрон протянулась маленькая грязная рука, ткнула в черного коня – Эгрон играла черными, а затем провела пальцем по клеткам. Она указывала, как можно поставить шах! Понимаешь, мы так увлеклись, что не заметили, что за нами наблюдают. Точнее, не за нами, а за доской. Это была деревенская девчонка лет шести, тощая и черная, страшно оборванная. Хозяйка сказала, что ее за кормежку пускают подработать – не в самой гостинице, конечно, а – вымести двор, вынести помои и прочее. Шахмат до этого дня она никогда не видала. Тех партий ей хватило, чтобы понять правила игры, – он сделал паузу, чтобы смочить горло, затем продолжил: – Это, как ты понял, и была Бессейра. Ты знаешь, что раньше в Карнионе родство считали по женской линии. И до сих пор старые семьи, где нет дочерей, считаются неполноценными. У нас с женой дочери не было, и Эгрон это чрезвычайно угнетало. Появление Бессейры она сочла знаком. Мы узнали, что девочка происходит из семьи многодетной и очень бедной. На Юге не голодают так, как в Эрде, но лишних ртов все равно не терпят, детей бедняков сразу приставляют к работе. Эгрон решила выкупить девочку у родителей. Я не возражал. Родители Бессейры взяли деньги и отпустили дочь с нами. Они до сих пор здравствуют, насколько мне известно. А Бессейра… Конечно, я испытываю ее. Так же, как и тебя. Но я и не испытываю чужих мне людей. Я их использую. Бессейра мне, безусловно, ближе, чем ты. Поэтому испытание ей положено сложнее и опаснее.