Читать книгу "Осени не будет никогда - Дмитрий Липскеров"

От блестевшей на его груди медали продолжительность соития совершенно не изменилась в сторону его удлинения, а возможно, еще и сократилась.

Лиля проглотила кусок собачатины, когда ее внутренности подверглись уже привычному ожогу.

— Мог бы и подольше! — чавкая, посетовала Мятникова.

— Чего подольше? — не понял Билл.

— Во мне находиться! Привык думать только о себе!

— Зачем — подольше? — растерялся крыс.

— Обо мне бы подумал… Я тоже удовольствия хочу!

— Чего?..

Казалось, Билл был совсем обескуражен претензиями подруги.

— Расслабься! — разрешила Мятникова.

— Какие-то ты вещи непонятные говоришь все время!

— Говорю, расслабься!

— В следующий раз укушу так!..

— Только и можешь кусаться!

— Не только! Я прекрасный специалист по саперному делу!

В этот день Мятникову тошнило еще дважды. Она совсем не понимала, что с ней происходит, а ее приятель, американо-русский герой, часами смотрел на свое отражение в луже и говорил:

— Все в порядке…

— Мне плохо! — жаловалась Лиля, стараясь пробудить в Билле что-нибудь человеческое.

— Всем плохо, — отвечал саперных дел мастер.

— Скотина!

— Я не скотина. Я — крыс…

Они прожили на месте взрыва две недели. Билл продолжал питаться своими собратьями, изрядно подгнившими, совокуплялся через равные промежутки времени с Мятниковой, а она была вынуждена рисковать и выходить утренними часами на поверхность, добывая себе пропитание.

Один раз Лиля увидела на улице тетку, которая жалобно призывала: «Пинцет! Пинцет!», — а, когда заметила Мятникову вдруг преобразилась, глаза зажглись безумным огнем. Алия Марковна (это была она) вытащила из кармана плаща мужнин «Макаров», и ну палить!..

Хорошо, что тетка была не обучена стрелять, а то бы Лиле — смерть неминуемая. А так пули легли далеко в стороне…

Мятникова спряталась за мусорным баком и наблюдала, как хозяйке погибшего пуделя заламывают руки подоспевшие милиционеры, как сажают безумную в газик…

Лиля нырнула в мусорный бак и провела в нем добрый час, обнаружив кучу съестного. Особенно много было хлеба…

А потом Мятникова, засыпая в метре от Билла, вдруг поняла, что беременна…

Еще она осознала, что родит крысят… Хотела было сойти с ума, но решила поглядеть на ситуацию под другим углом. Ведь она не рассчитывала, что судьба когда-нибудь даст ей шанс почувствовать себя матерью. И наплевать, что все так причудливо, что не мальчиков и девочек ей придется воспитывать, а серых грызунов.

Она разбудила Билла, бесцеремонно пихнув его мордой в толстый живот.

— Чего? — поинтересовался он.

— У нас будут дети.

— Чего?

— Я — беременна!..

— Чего?

— Крысята у меня будут от тебя! — обозлилась Мятникова.

— А я-то тут причем? — не понял Билл.

Она чуть было не задохнулась от злости, вспоминая, как он ежедневно, раз по пять, подходил к ней с тыла.

— Ты при чем?!! — обнажила зубы. — Пусть я сдохну, но успею добраться до твоего горла.

В ней было столько напора, что американец слегка струхнул. Но он, действительно, не понимал, что добивается от него эта полоумная крыса. Ну крысята, так они у всех, раз по сто в жизни, чего шум поднимать…

— Признаешь отцовство? — скалилась Мятникова.

Он не знал, что такое «отцовство», но от греха подальше согласился.

— Признаю…

Крыс решил потом отомстить за свой испуг полоумной подруге. Сейчас он готов был признать все, лишь бы опять заснуть.

— Что еще? — поинтересовался Билл, закрыв один глаз.

Внезапно Мятникова успокоилась, вспомнив, что для будущего потомства нервная обстановка вредна. К тому же Билл все-таки отец, пусть нерадивый и обленившийся себялюбец, но именно он стал ее первым мужчиной…

— Спи, — сказала она, и Билл тотчас закрыл второй глаз.

«А сколько длится крысиная беременность?» — думала Мятникова, не в силах заснуть. Полгода? Пять месяцев?.. Как же она не помнит об этом? Ведь знала…

Лежала, прислушиваясь к животу. Не то ей мнилось, не то уже начиналось там шевеление… Или это в кишках урчит?

Лежала — и вдруг вспомнила! «Чуть больше двадцати дней! Крысы плодятся в любых условиях и в любых условиях выживают!» — явственно услышала она голос лектора, которому внимала, когда только начинала работать морильщцей…

Чуть больше двадцати дней!

Она вскочила на лапы, осознав, что большая часть срока беременности уже минула, метнулась к луже и увидела себя с отвисшим животом.

— Ах! — пропищала она. — Я на сносях!

До утра Лиля не спала, все представляла себя матерью, а когда все же заснула, услышала мерзкое:

— Поворачивайся!

Она вцепилась в его мягкий нежный нос! Он жалобно запищал, не понимая, что происходит, и за что ему причиняют боль!

— За то, что ты — безмозглая тварь! — телепатировала Лиля, сжимая челюсти.

— Слизки-и-н! — вдруг пропищал Билл.

Она отпустила его окровавленный нос и предупредила:

— Еще раз сунешься, насмерть загрызу! Понял?

Он ответил, что понял, долго пытался достать языком до носа, чтобы зализать рану, а потом ушел куда-то на час, а когда вернулся, Мятникова почувствовала чужой сучий запах.

Нагулялся, поняла. Да и черт с ним, кобелина проклятый!

Они не разговаривали вплоть до ее родов.

Мятниковой пришлось поедать тухлую крысятину, она чувствовала, как соски на ее животе набухают, распираемые молоком.

И вот как-то ночью Лиля совсем без трудов непосильных родила восьмерых крысят. Беспомощные, слепенькие, совсем прозрачные, они лежали рядком вдоль ее тела и сосали молоко.

Крошечные, но уже остренькие зубки причиняли Мятниковой боль, которую она, впрочем, переживала, как боль сладкую, даже нежилась ею.

А папаша продолжал спать, улегшись щекой на собачью медаль.

Счастливая, она прошептала:

— Ты стал отцом, Билл! Твои дети на четверть американцы!

Он проснулся, оглядел случившееся, но с места так и не стронулся. Просто спросил:

— Восемь?

— Ага, — ответила счастливая Лиля. — Прелесть, правда?

— Пожевать бы чего, — сказал Билл и протяжно зевнул.

— Что, крысы кончились?