Читать книгу "Принуждение к любви - Александр Звягинцев"

Когда она очередной раз проходила мимо, я поймал ее за талию и усадил к себе на колени.

- Слушай, а ты что, прямо сама всю операцию разрабатывала и осуществляла?

- Дурачок, я занимаюсь аналитикой, определяю перспективные направления, подбираю людей, с которыми стоит работать… Физически я практикую только на тебе… - засмеялась она и обняла меня.

- Бедняга Веригин, - сказал я, - ему не повезло - он имел дело не с тобой. А ты знаешь, кто втянул его в эту историю?

Разумовская замерла, а потом резко отстранилась от меня. Взгляд ее заиндевел.

- Твоя знакомая - Арина Кошкарева, - тихо продолжал я. - Именно она преподнесла ему документы и уговорила на их основе написать и опубликовать текст. Говорит, хотела немного срубить деньжат по-быстрому…

Разумовская резко встала с моих колен. Походила молча по кухне, потом уселась напротив и уставилась на меня.

- Значит, Кошкарева… Ну да… Она же была его любовницей… А ты не мог мне сказать это раньше? Все в игрушки играем, мальчуган, в тайны следствия?

Прозвучало это грубовато, и я тоже нахохлился.

- Я сам узнал это только что. Поэтому не надо меня поучать.

- Я тебя не поучаю, а стараюсь просвещать. Значит, твоим дружком вертела эта провинциальная кошечка… А ей-то чего неймется? Ею-то кто крутит?

- По-моему, она пытается сыграть в свою игру, - примирительно сказал я.

- В свою? Да кто она такая, чтобы лезть в дела, которые ей не по чину! - зло взвилась Разумовская.

- Жить-то всем хочется.

- Вот сучка!

Видимо, в действительности все обстояло не так гладко, как в ее рассказе. Потому Анетта так и распалилась.

- Значит, твой благородный друг купился на предложение своей любовницы срубить по-быстрому деньжат и написать донос!.. И опубликовать его под чужой фамилией, потому что поставить свою фамилию у него духа не хватило!.. Или чего у него там еще не хватило?

- Почему донос?

- А я тебе сказала - почему. Потому что целью публикации было не правду написать, а конкретных людей замазать. И деньги за это получить.

- И за это можно запугать человека до смерти? Довести до разрыва сердца? - заорал я.

А проорав это, сообразил, что вдруг выложил то, что уже давно вертелось у меня в голове.

- Я не знаю, довели его или не довели, - непримиримо отрубила Разумовская. - Но если у тебя слабое сердце - не лезь в чужие дела, где все делается всерьез и по-настоящему. Ты или мужик, который знает, на что идет, или щенок, которого любовница натравливает на кого хочет. Это щенок не понимает последствий. А мужик знает, что за все приходится платить по счетам. Знает, лезть ему в драку или не стоит, потому что силенок не хватит для того, чтобы добиться своего!

- Ладно, - сказал я. - Давай заканчивать.

Спорить было не о чем. Можно было только орать друг на друга. А потом разойтись с чувством холодного отчуждения, которое будет уже непросто забыть.

Я встал и подошел к окну. Снаружи царила безнадежная, глухая темень. Судя по потекам на стекле, шел дождь со снегом.

- Поеду, - сказал я. - Завтра вставать рано.

- Оставайся, мальчуган, - каким-то странным, бабьим голосом сказала Анетта. - Мне тут одной будет не по себе как-то. Я тебе в гостиной постелю…

Она знала, что я не люблю общие кровати и предпочитаю спать один. Мы и с женой-то никогда не спали вместе.

- А утром позавтракаем вместе. Когда мы с тобой вместе завтракали?

- Не помню, - сказал я. - Может, и никогда.

- Вот видишь.

А я вдруг сказал:

- Только мне все равно надо выскочить на полчаса. Это тут недалеко, совсем рядом…

Анетта посмотрела на меня с настороженным недоумением. Кажется, она обиделась.

- Я вернусь, - сказал я, крепко взяв ее за плечи. - Я не собираюсь бежать от тебя.

Закрывая дверь, Анетта смотрела на меня все так же задумчиво.

А дело у меня было действительно минутное. Как я уже давно выяснил, рядом с Разумовской жил не кто иной, как гражданин Бучма, генеральный директор компании «Крокет». Вот я и решил воспользоваться столь удачным случаем и задать ему пару вопросов.

Консьержка, увидев удостоверение прокуратуры, которое мне, несмотря на все строгости, все же удалось оставить на память о работе в органах и которым я воспользовался впервые, кошкой метнулась к телефону и принялась звонить в квартиру Бучмы. Я не имел ничего против. Время было по московским меркам еще детское - начало одиннадцатого. К моему удовлетворению, Бучма сразу приказал пропустить меня, видимо, в последние дни он пребывал в несколько встревоженном состоянии, раз оказался готов и к такому, скажем, не самому обычному визиту.

Дверь лифта еще не закрылась, а он уже открыл дверь квартиры. Значит, стоял под дверью. Тоже симптом в мою пользу.

Я знал по фотографиям его лицо с маленьким, убегающим к кадыку подбородком, лицо человека, замученного комплексами и страхом попасть под влияние более сильной особи, но в натуральном виде оно оказалось совсем никудышным. Судя по всему, он был очень запуган и запутан, этот самый генеральный директор могущественной корпорации. Но мне было не до выражений соболезнования.

- Я сегодня один, семья на даче, так что мы можем и в столовой… - бормотал он.

А мне было все равно. Я мог задать свои вопросы и в коридоре.

- Вы поручали своей службе безопасности встретиться с журналистом Веригиным? - деловито и без всякого выражения спросил я. Этот совершенно официальный ровный тон мной был выбран, потому что на таких, как Бучма, он действует, как приказ, который не подлежит обсуждению. Человеку, говорящему подобным тоном, нет нужды представляться, за него это делает секретарша, чью роль на сей раз сыграла законопослушная консьержка.

- Да, - с трудом выдавил он. Но это была трудность чисто физического, а не умственного происхождения.

- Что они хотели добиться от него? И каким способом?

- Мы хотели узнать, как к нему попали наши служебные документы. А способы… Я не в курсе, я только сказал, чтобы узнали.

- Вы установили источники?

- Нет. Мне сказали, что ему стало плохо еще в машине, а в кабинете у него случился инфаркт. Хотели вызвать врача, «Скорую», но… Было уже поздно.

- Вывезти тело на улицу - ваше распоряжение? - негромко, так, чтобы ему пришлось напрягать слух, спросил я.

- Нет, что вы!

Из-за того, что его крохотный подбородок ходил ходуном, он еле говорил. Зато я был - само спокойствие. Мне бы еще синий прокурорский мундир! Он бы у меня сознался, в чем угодно.

- Я узнал все потом, потом… вечером… А может, и на следующий день…