Читать книгу "Горький привкус победы - Фридрих Незнанский"

Ну а если в ближайшее время не повезет, надо будет что-то решать. Да хотя бы настоящий свеженький труп невостребованный в любом морге купить…

Глава 11 НАСЛЕДНИК

— Нет. Того, что вы пытаетесь мне приписать, я не совершал. Вы все правильно говорили, я был в дружеских отношениях с Андреем Макаровичем. Я и сейчас с ним в дружеских отношениях, несмотря на то что вы его в тюрьму упрятали. Но я и в его виновность не верю. Что за чушь? Зачем уважаемому тренеру идти на преступление? Тем более что Коля сейчас на подъеме, да и Наташа хороша. Зачем ему ломать свою жизнь?

— Извините, Павел Васильевич, но это не я пытаюсь вам что-то приписывать, так утверждает именно ваш «друг» тренер Барков.

— Но зачем ему это?

— Возможно, затем, чтобы выгородить себя. Мы ведь первого встречного на улице не хватаем. И Баркова задержали только после того, как получили ряд неопровержимых доказательств его вины. Он и сам сознался в том, что подсыпал снотворное Артуру Асафьеву прямо во время теннисного матча. Только он уверяет, что сделал это по вашему наущению. И вы ему еще и денег заплатили.

— Ну это совсем уже какая-то ерунда, извините. Скорее всего, он под вашим давлением себя и меня оговаривает. Он не был ни профессиональным киллером, ни нищим, которого можно было соблазнить куском хлеба.

— Тем не менее вы ведь помогали другу с деньгами?

— Разумеется. И мог бы помочь еще и еще раз, если бы он ко мне обратился. Но, насколько я знаю, как раз в последнее время у него не осталось финансовых проблем.

— Разве что возврат ипотечного кредита.

— Да, я знаю. Как знаю и то, что ежемесячные выплаты семье вполне по силам…

Павел Васильевич Шаров был задержан в качестве подозреваемого в совершении преступления и доставлен в следственный изолятор. На допросе молодой ученый вел себя совершенно спокойно. От беседы с защитником отказался. Свое участие в покушении на убийство Артура Асафьева и его жены упорно отрицал. Не скрывая дружбы с тренером Барковым и фактов денежной помощи его семье, он не соглашался с обвинением в свой адрес. Утверждал, что не подговаривал тренера Баркова подмешивать снотворное в питье теннисиста.

— Скажите, как давно вы знали Артура Асафьева?

— Я не был знаком с ним близко. Знал опосредованно, если можно так выразиться. Через Аду.

— Через кого?

— Через Ариадну Галаеву. Это с одной стороны. А с другой — через, так сказать, семью Асафьевых. У меня все предки по отцовской линии — нефтеразведчики. А Асафьев-старший — один из крупнейших нефтедобытчиков. Поэтому шапочное знакомство существовало. Я знал о существовании Артура, знал, что он спортсмен. Несколько раз виделись на каких-то важных раутах. Не более. Ну и на свадьбе у молодых — земля им пухом — был, конечно.

— Говорят, что у вас с Артуром вышел конфликт?

— Неверно. Был просто теоретический спор, в котором каждый остался при своем убеждении. Это не конфликт.

— Вы ведь любили Ариадну?

— Не стал бы утверждать так безапелляционно. Я был ею увлечен, так правильнее. Мы встречались некоторое время — она еще школьницей была, поэтому о каких-либо серьезных отношениях говорить… сами понимаете… А потом, года три уж, как мы расстались. Мне с ней стало скучно: пусть она там меня простит, но девушкой она была глуповатой. Хоть и имела житейскую хватку. А спортсменкой была выдающейся, без сомнения.

— Но ведь вы продолжали питать к ней теплые чувства?

— Вас кто-то ввел в заблуждение. Скажите сами, опираясь на собственный опыт: кто дольше остается в сердце — глупенькая красавица или женщина, внешней красотой не блещущая, но очень интересная, думающая, глубокая?

Александр Борисович вынужден был согласиться с тем, что трудно питать длительную любовь к пластмассовой кукле.

— В общем-то, вы правы. Но нет правил без исключений. Как говорится, любовь зла…

— Но это чистая правда. Думаю, вы можете это проверить. Бывшие аспиранты, с которыми я учился, наверняка подтвердят, что после расставания с Адой монахом я не стал. А еще моим друзьям из университета прекрасно известно, что я с середины лета живу с женщиной, которую люблю. Более того, в третьем Дворце бракосочетаний лежит наше заявление. Можете заслать проверяющих в Текстильщики.

— Зашлем, разумеется, — кивнул следователь. И неожиданно спросил: — Убив бывшую пассию, строите новое счастье? Совесть не замучит?

Возмущенный Павел вскинулся было, но, встретившись взглядом с Александром Борисовичем, вдруг отвел глаза…

На самом деле Турецкий с удовольствием беседовал с этим молодым человеком. Такое бывало со следователем нечасто. Попадались ему и умные противники, и образованные встречались, но почти всегда в них изначально была заметна некая червоточинка. Был ощутим сдвиг в моральных и этических принципах следователя и подследственного. А сейчас Александр Борисович понимал, что сидящий через стол юноша в своем отношении к жизни схож с самим Турецким. И даже если он действительно задумывал совершенное преступление, то его причины должны быть понятны и следователю. И вряд ли это было стяжательство или вообще получение каких-то благ. И если Павел лгал, то лгал с легким сердцем, считая, что прав. Значит, надежда на признание оставалась. Нужно было только суметь повернуть разговор так, чтобы подозреваемому самому захотелось говорить правду…

— Вы сказали, что родились в семье потомственных нефтеразведчиков. Родители ваши живы?

— Нет. Мама умерла четыре года назад. Сама была врачом. Но против рака медицина пока бессильна. Отец умер немногим более полугода назад.

— Отчего?

— Убит. Застрелен в нашей старой квартире.

— Но ведь и дед ваш был убит, не так ли?

— Разумеется, вы и об этом знаете.

— Причины их смерти вам известны?

— Откуда, если они неизвестны вам? Вы же лучше меня осведомлены о том, что оба дела приостановлены, фактически закрыты. Только потому, что ваши доблестные коллеги не сумели никого найти. — В голосе Павла сквозили горечь и злой сарказм.

— Это сейчас не обсуждается. Вы отвечайте, пожалуйста, на вопрос: известны ли вам причины смерти? Может быть, вы знаете, кто мог совершить преступление?

— Нет.

— И никого не подозреваете?

— Нет. — Павел глядел исподлобья. Взгляд был злым и немного растерянным.

— Никогда не поверю, что вы, когда отец был еще жив, ни разу не обсуждали с ним трагический случай, произошедший с дедушкой. Неужели не звучало никаких фамилий?

— Называть кого-либо без имеющихся свидетельств не по-божески.

Турецкий решил сразу сильно не давить и сменил болезненную тему:

— Вы верующий?

— Нет. Меня нельзя назвать человеком верующим в повседневном понимании этого термина. Я не религиозен. Возможно, потому, что мне еще в школе эти вопросы были любопытны. И я слишком много прочел, для того чтобы слепо верить. Хотя религии сами по себе — дело, в общем, благое.