Читать книгу "Красная площадь - Эдуард Тополь"

– Игорь! – тут же оживленно крикнула Нина. – Иди сюда! Послушай! – И сказала девочке: – Катя, это наш самый главный начальник. Ну-ка, повтори ему, кого ты видела здесь 19-го вечером?

– А я уже все пирожное съела, – сказала Катя, стряхивая с черного футляра своей скрипки крошки «наполеона» и собираясь встать.

– Я тебе сейчас еще куплю, Катюха, – сказал ей Светлов. – Но ты лопнешь, это уже будет пятое!

– А я домой возьму, – заявила Катя.

– Только сначала повтори то, что ты нам рассказывала…

– Ой! – тяжело вздохнула Катя, словно разговаривала с болванами. – Ну, сколько можно повторять одно и то же! Ну, я видела, как вон из того дома двое дядей тащили третьего дядю, который хромал на одну ногу, а на штанах у него была кровь. Вот и все, чего я видела.

– А куда они его потащили? – спросил Светлов.

– Так я ведь уже сказала: они посадили его в машину и уехали.

– А какая была машина? «Волга»?

– А ты обещал пирожное, – ответила Катя.

Светлов усмехнулся и ушел к продавщице за пирожным, а Пшеничный, сияя своими голубыми глазами, торжествующе протянул мне «Протокол допроса несовершеннолетней свидетельницы Екатерины Ужович, 9 лет». Еще бы ему не торжествовать – трое суток допросов жителей этих домов дали-таки свой результат, девятилетняя свидетельница Катя Ужович показывала;

«…19-го января, во вторник, приблизительно в 5 часов вечера я шла из музыкальной школы в булочную за пирожным „наполеон“ и увидела возле дома № 36-А, как двое мужчин среднего роста без пальто, а только в пиджаках, выводили из этого дома третьего мужчину, тоже без пальто, в пиджаке, высокого. Этот мужчина хромал на левую ногу, и на брюках у него была кровь. Я остановилась и смотрела на них, потому что этот мужчина смешно кривился от боли. Он был не очень старый, приблизительно 30 лет. А какие были другие мужчины, я не помню, потому что смотрела на этого дядю, у которого шла кровь. Они посадили его в машину, в черную „Волгу“, и уехали, а я пошла в булочную…»

– Это еще не все, Игорь Иосифович, – мягко улыбнулся Пшеничный и протянул мне еще один лист бумаги.

ТЕЛЕФОНОГРАММА

В связи с вашим запросом по автопроисшествию, имевшему место 16 июля 1978 года в районе улицы Качалова города Москвы с автомашиной «Волга» номер ГРУ 56-12 сообщаю, что данная «Волга» принадлежала Гиви Ревазовичу Мингадзе, проживающему по адресу: г. Тбилиси, улица Пиросмани, 7, и по приговору Московского городского суда от 20 июля 1978 года конфискована вмеcте с другим личным имуществом гр. Мингадзе в связи с его осуждением за валютные операции по статье 88 УК РСФСР.

НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ ГОСАВТОИНСПЕКЦИИ ГРУЗИНСКОЙ ССР

Генерал милиции Д.И. Абашидзе

Тбилиси, 25.1.1982.

– Как тебе нравится? – сказал подошедший с пирожным Светлов. – Он сидит по 88-й, а ни в Адресном столе, ни в Картотеке МВД не значится! Они нас что, за полных олигофренов принимают? Извини, девочка, держи свой «наполеон». Одно непонятно – если он уже три года сидит, зачем они его от нас прячут?

А капитан Ласкин подошел ко мне с другой стороны, вложил в руку заключение по анализу следов крови на пуле:

…данные микроскопического исследования поверхности пули № 2 показали, что на поверхности данной пули имеются микрочастицы крови человека, относящиеся к группе II (+2).

Исследование пробы крови, взятой при вскрытии потерпевшего гр. Мигуна и представленное лабораторией Бюро Судмедэкспертизы, показывает, что у потерпевшего также была кровь группы II (6-2).

Зав. лабораторией А. Сорокин

Старший эксперт, кандидат биологических наук Е. Абдиркина

И пока я пробегал глазами по этим строкам, майор Ожерельев добавил:

– Из всех Светлан, которых вы нашли утром с полковником Светловым, голубая «Лада» есть только у одной – у врача-гинеколога при медпункте гостиницы «Украина». Но на работе мы ее уже не застали, а домой она еще не приехала. Зато «Лада» стоит возле ее дома, под снегом, так что никуда эта Света не денется, там ее ждет капитан Арутюнов…

Я молча посмотрел на Светлова, Пшеничного, Ожерельева, Ниночку, Ласкина. У всех у них было приподнятое настроение, оживленные лица и веселые глаза. Еще бы! Даже Ниночке было ясно, что на всех фронтах расследования мы выходили на финишную прямую.

– Отпустите девочку, – сказал я им.

– Зачем? – удивился Светлов. – Мы ее сейчас в НТО[7]отвезем, к Гусеву, чтобы фоторобот составить. Я ему уже звонил – он ждет.

– Марат, не обсуждаем, – сказал я и повторил Пшеничному: – Валентин, отпустите девочку. Катя, сейчас дядя капитан Ласкин проводит тебя домой и забудь, пожалуйста, все, что ты им здесь говорила, хорошо?

Катя пожала плечами и ушла в сопровождении Ласкина, держа в одной руке скрипку, а в другой – кулек с пирожным. Бригада обступила меня, их лица сразу стали тревожными:

– Что случилось?

– Вот что, братцы, – произнес я почти через силу. – Мы больше не расследуем это дело.

– Что-о-о? – протянула Ниночка.

– Что тебе сказал Бакланов? – спросил Светлов.

– Это уже несущественно, – сказал я. – Важно, что бригада распущена и мы уже не расследуем это дело.

– Но почему?! – подскочила ко мне Ниночка.

– Может, ты у Бакланова взятку взял? – усмехнулся Светлов.

– Взял… – сказал я.

– Сколько? – спросил Светлов.

– Жизнь, – сказал я, глядя ему в глаза. – Свою и вашу.

– Интересно… – произнес Светлов и приподнял свою раненую руку. – Вчера ты рисковал и моей жизнью, и Колганова, и Ласкина, и Арутюнова. А сегодня…

– Вот и хватит вчерашнего, – ответил я. – Час назад я дал телеграмму Каракозу, что увольняюсь из Прокуратуры. Так что извините – я уже не следователь.

Секунд пятнадцать они смотрели мне в глаза вce – Светлов, Пшеничный, Ожерельев, Ниночка. Потом Ниночка повернулась, взяла со столика свою сумочку и, не сказав ни слова, пошла прочь из булочной. Стеклянная дверь хлопнула у нее за спиной.

Следом за ней потянулись к выходу Светлов и Ожерельев.

Валя Пшеничный молча собрал со столика груды своих бумаг, сложил их в потертый кожаный портфель, встал и, слегка приволакивая ногу, тоже вышел из булочной.

Я достал сигарету, чиркнул спичкой, но тут же услышал грубый окрик продавщицы:

– Эй ты! Тут не курят!

– Да, извините… – произнес я, понимая, что теперь кричать на меня будут все: продавщицы, трамвайные кондукторы, милиционеры, кассирши и даже дворники. Я вздохнул и встал в очередь за хлебом – пора привыкать к суровым будням, спецснабжение из буфета Прокуратуры СССР кончилось.