Читать книгу "Калейдоскоп жизни - Всеволод Овчинников"

Исфахан — это полмира. Так издавна говорили о городе иранцы. Он особенно прославился с тех пор, как в конце XVI века шах Аббас I сделал его своей столицей. Все в Исфахане — от бирюзовых куполов мечетей до белокаменных бассейнов — носит на себе печать искусства, предназначенного не только вызывать восхищение, но и напоминать о всемогуществе повелителя. Пожалуй, именно здесь можно понять своеобразную смесь жестокости и утонченности, варварства и просвещения, характерную для эпохи шаха Аббаса.

Он любил устраивать состязания по игре в поло. С дворцовой террасы шах увлеченно следил за двумя командами всадников, которые клюшками гоняли по полю мяч, стремясь забить его в ворота соперников. Поло увековечено на старинных персидских миниатюрах. Впоследствии эта придворная игра — нечто вроде хоккея верхом — через Индию пришла в Европу. Большим любителем ее в наши дни является наследник британской короны принц Уэльский.

Исфахан был знаменит со средних веков. Захватив город в конце XIV века, Тимур именно здесь набирал мастеров, чьи творения прославили потом его столицу Самарканд. Но наивысший расцвет исламской архитектуры, искусства отделки куполов и фасадов изразцовой мозаикой наступает в XVI–XVII веках, в годы правления шаха Аббаса. Построенные при нем мечети, медресе и мавзолеи объединяют в себе лучшие художественные традиции народов Средней Азии и Среднего Востока, которые издавна были взаимосвязаны и обогащали друг друга.

Здешние зодчие проявили большую смелость, придав оттенки синевы исфаханским куполам. Голубой купол на фоне почти всегда безоблачного неба — казалось бы, абсурдный замысел! Но именно он придает исфаханским мечетям изысканную легкость. В изразцовых мозаиках варьируются различные оттенки синего цвета, от бирюзы на куполе до ляпис-лазури на фронтоне, где на этом темно-синем фоне белеет вязь изречений из Корана. Во дворе шелестят сгорбленные от старости чинары. Усевшись под их ветвями, семинаристы решают задачи по геометрии. И это имеет особый смысл среди геометрических орнаментов, украшающих стены.

Да, исламское искусство — искусство символов, выражающееся как бы языком математических формул. Лишь кое-где на куполе робко напоминают о себе растительные орнаменты, которые позднее прославятся на персидских коврах. Что и говорить, мусульманское зодчество прежде всего орнамента-листика. Но это, я думаю, лучшее, на что способна орнаменталистика.

Шах Аббас переселил в окрестности Исфахана армян из Джульфы, предоставил им религиозную автономию, возможность заниматься ремеслами. Здесь же, неподалеку от базара, жили голландцы и англичане. Ведь Исфахан был одним из центров торговли с Ост-Индской компанией. В городе с полумиллионным населением ошивалось немало европейских авантюристов.

Главная архитектурная достопримечательность Исфахана — Шахская мечеть. Ее бирюзовый купол с золотистым узором тоже окантован темно-синей полосой с белыми письменами из Корана. Со строительством Шахской мечети связана притча о нетерпеливом заказчике и упрямом зодчем. Шах Аббас действительно торопил своего архитектора с завершением работ. (И не случайно, ибо мечеть была освящена буквально за год до его смерти.) Доказать могущественному правителю, что новое здание должно устояться по крайней мере пять лет, прежде чем его можно отделывать изразцовыми мозаиками, судя по всему, было нелегко. И зодчий попросту сбежал из страны, объявившись в Исфахане лишь пять лет спустя, когда его можно было либо казнить, либо дать завершить работу.

Рядом с Шахской мечетью тянутся ковровые мастерские. Овечья шерсть, шелк для основы и, наконец, орнаменты, перенесенные с изразцовой мозаики, — вот составные элементы прославленных персидских ковров. На каждый квадратный сантиметр хорошего ковра приходится 165 узлов. Невероятно трудоемкое искусство!

Кроме Исфахана, иранцы боготворят Шираз — город роз и поэтов. Признаюсь, попав туда, я был прежде всего поражен скудной растительностью прославленных мест. Вокруг совершенно голые, безжизненные горы. Единственное яркое пятно — гладь соленого озера с белыми, будто заснеженными, берегами. Иранцы считают, что в Ширазе мягкий климат — не слишком знойное лето, не слишком холодная зима, всегда ясное небо и звездные ночи, настраивающие на поэтический лад.

Облаков над Ширазом действительно нет. Но чахлые розарии в знаменитом «Райском саду» меня, честно говоря, разочаровали. Если там и было чем любоваться, так это стройными пирамидальными кипарисами. Видимо, прав был мой спутник: чтобы оценить Шираз глазами иранца, нужно увидеть столицу поэтов после двухнедельного путешествия по мертвой пустыне. Ширазские сады для иранцев — это некие микромиры, оазисы с журчащей водой, вьющимся виноградом и пением соловьев.

Могила Саади, персидского поэта XIII века, находится в мавзолее, напоминающем аналогичные постройки Самарканда. Над гробницей возвышается голубой купол. На нем начертано изречение поэта: «Не считай себя великим. Пусть великим назовут тебя люди». Я посетил могилу Саади в пятницу, в самые знойные послеполуденные часы, когда температура приближалась к 40 градусам. Но возле мавзолея толпился народ. Причем иностранных туристов среди них было мало. Современно одетая иранская молодежь нараспев читала высеченные на стенах строфы. Детвора тянулась ручонками к полированному алебастровому надгробию. Были здесь и пожилые крестьянки в черных шалях, как видно, приехавшие издалека. Много ли на свете стран, где поэзия XIII века остается частью духовной жизни наших современников?

Потом я побывал на могиле другого ширазского поэта — Хафиза, который жил и творил на столетие позднее, в XIV веке. У него еще более скромный мавзолей, похожий на беседку. На плите гладкого алебастра высечены слова Хафиза: «Не приходите ко мне без вина и музыки». Современные иранцы часто устраивают там пикники.

Но на могилу Хафиза приходят и за напутствием. Там всегда сидит бородатый старец с томиком стихов поэта. Нужно положить книгу на надгробную плиту и раскрыть ее наугад. Все это я проделал. И вот что прочел мне ширазский прорицатель: «Воспевать красоту звездного неба вправе лишь поэт, хорошо изучивший законы астрономии».

Откровенно говоря, до меня не сразу дошел глубокий смысл напутствия. Выходит, одного таланта, способности к образному мышлению недостаточно. Чтобы писать о чем-либо, надо знать о данном предмете на порядок больше, чем потенциальные читатели.

Когда я осознал это, именно моя компетентность стала тем коконом, который защищал меня от цензуры в советские времена. Как газетные, так и телевизионные начальники чувствовали, что я знаю о Китае и Японии гораздо больше их. И не решались делать мне замечания или давать указания, дабы не попасть впросак.

Помню, самым ответственным выступлением считался двухминутный комментарий в программе «Время», которую смотрела вся страна. Полагалось лично приходить с текстом к председателю Гостелерадио. Сергей Лапин обычно откладывал мои бумаги в сторону и говорил: «Тут мне учить тебя нечему. Расскажи-ка лучше, какую тесемку надо развязать у гейши, чтобы снять с нее кимоно?» Я охотно инструктировал его, и этим общение с начальством исчерпывалось. Напутствие Хафиза пошло мне на пользу.

Фрески Аджанты и барельефы Эллоры