Читать книгу "Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Герман Романов"

— Мы дважды предупредили вас, что впереди заграждение, даже потребовали взять лоцмана и попросили встать на якорь. Поверьте, я не желал, чтобы вы в этом проливе потеряли всю свою эскадру.

— Ваше императорское величество! Наши державы сейчас союзники, а потому я не понимаю, зачем нужно было минировать эти воды?! Это же какое-то ковар… Я хотел сказать, чрезвычайная непредусмотрительность.

Нельсон говорил глухо, но внутри души давно бушевал вулкан ярости. Он бы высказал все, что думает про такую подлость, откровенно, но сдерживался — все же русский император — не джентльмен и на расправу крут. Нет, такое говорить сейчас не к месту, да и глупо. Он же не на своем «Агамемноне», ощетинившемся пушками, находится, чтобы заговорить с московитами другим языком.

— Мы вынуждены минировать пролив от врага, а таких у нас два. С турками мы управились, но французский флот сильно беспокоит.

— Какой флот у этих якобинцев здесь? — беспощадная ирония вырвалась из уст адмирала — он прекрасно понял, для кого ставились эти дьявольские мины. Теперь линкоры его величества будут сильно ограничены в своем стремлении заходить куда нужно, защищая британские интересы.

— Вы ушли из Абукира семь дней назад, а потому не знаете, что утром следующего дня в бухту вошла эскадра адмирала де Брюэйя. Два десятка вымпелов против ваших оставшихся шести. Вас по пути обогнал наш бриг, что стоит сейчас у берега. Капитан собственными глазами видел избиение, устроенное вашей эскадре, и тот беспримерный героизм, который оказали ваши моряки. Лишь один корабль спустил флаг, остальные не прекращали стрелять, даже когда уходили на дно. Я приношу вам искренние соболезнования, ведь наши державы союзные!

В единственном глазе потемнело, Нельсон покачнулся — силы оставили адмирала. В известие он поверил сразу, уж слишком ханжеским стало лицо русского царя. На ум пришло только одно — скорый и беспощадный суд Адмиралтейства и будет для него самым великим чудом избавиться от доброй пеньковой петли на нок-рее.

— Французы высадили с сотни транспортов десант, который возглавил генерал Гош — их лучший полководец. Тридцать тысяч солдат, если не больше.

Петр говорил правду, он и сам был ошарашен этим известием. Это надо — он специально взял на службу Наполеона, но, как оказалось, Франция преследовала свои интересы и организовала Египетскую экспедицию. Теперь только от него зависит, чем она закончится.

— Теперь французы могут пойти с турками на союз — я должен предусмотреть и такой вариант. И тогда освобожденный нами Константинополь и другие христианские святыни окажутся под угрозой.

Нельсон не нашелся, что сказать в ответ — его до сих пор покачивало. А русский царь неожиданно положил на плечо крепкую руку и усмехнулся. Слова, которые он затем тихо произнес, разум адмирала воспринял с нескрываемым ужасом:

— Мы союзники, это да. Но ваше Адмиралтейство ведет себя так, будто русские — самый злейший враг британской короны. Два дня тому назад ваша эскадра открыла по моим кораблям огонь в Босфоре. Первой открыла стрельбу, хотя мы несколько раз поднимали сигнал и мой императорский штандарт. И мы их вынуждены были потопить!

Император усмехнулся, его губы исказились гневной гримасой, а в глазах полыхнула ярость. Но заговорил царь нарочито спокойным голосом, не отводя взора от адмирала.

— Да и ваша эскадра такое же поведение наглядно продемонстрировала — вы игнорировали сигналы и мой штандарт, а когда подорвались корабли, то первыми открыли по нам стрельбу. Да и ваши выловленные из воды матросы говорят о неком приказе, что вы им отдали, адмирал. И как прикажете такое понимать? Откуда столь демонстративная враждебность?

— Ваше императорское величество. — Нельсон всей кожей ощутил, что нужно хоть как-то выкручиваться, а то адмиралтейская веревка может его зря дожидаться, а дело закончится варварским азиатским колом. Тут его передернуло — воображение красочно нарисовало предполагаемые муки. Нет, нет и нет — с этим русским царем нужно договориться. Но вначале отвести от себя обвинения…

Петербург

Малиновый колокольный звон всех столичных церквей накрыл город. Яркое солнце играло бликами на золотых ризах духовенства и золотом шитье на военных мундирах, на парадном платье послов, отблескивало на украшениях дворянства и именитого купечества, задорно отражалось от принаряженных горожан, что надели на себя лучшие одеяния.

И тут колокольный звон был заглушен одновременным залпом сотен орудий — словно страшной силы гром всю столицу тряхнул, везде забренчали оконные стекла, а кое-где и разбились.

Окутались густым пороховым дымом мощные стопушечные корабли, вытянутые по Неве с разноцветными флагами, что пестрыми цветами колыхались на ветру.

Им вторили орудия Петропавловской крепости, бастионы которой словно накрыл белый туман. Задорно рявкали мелкие пехотные пушки, установленные на площадях и вдоль Невского проспекта.

Праздник пришел в град Петров, да такой, что прежние торжества рядом с ним и не чествованиями казались, а так себе. Как заурядная мужицкая тихая пьянка в глухой деревушке с развеселой городской свадьбой, где собрались многие сотни гостей и где вино льется полноводной рекой.

В столице вино с водкой еще не текли, хотя двери всех кабаков были открыты — заходи, пей от души, празднуй и веселись — нынче все бесплатно, задарма. Вот только жителям, даже запойным питухам было не до того; они все толпились на улицах, жадно ловя щедро разбрасываемые гвардейцами из сумок памятные бронзовые медали, похожие на монеты.

Люди толкались, кое-где вспыхивали потасовки, но тут же прекращались. И не потому, что полиция радела, а из-за радости великой, что в душах царила. И медали к сердцу прижимали, жадно рассматривали отчеканенный рисунок — две руки с небес водружают православный крест на собор Святой Софии. А на обороте надпись: «С нами Бог».

И как не радоваться русским людям, когда Константинополь, город достославный, с которого на Русь крещение пришло, у магометан отбит и императором Петром Федоровичем навечно под защитой российской оставлен?

Сбылась вековая мечта! Москва — третий Рим, и четвертому не бывать! А тут второй Рим освободили. И поневоле в мозг русского человека закралась мысль — а может, государь-батюшка, и первый Рим, того…

На площади перед Казанским царило веселье. Медали там тоже были, но не бронзовые, а серебряные и золотые, в коробочках, на алом бархате. И вручали их в руки, а не разбрасывали — так и не простонародье здесь толпилось, а чинно стояли люди знатные либо доверием облеченные. Да такие, что сама императрица некоторым из них золотые медали дарила.

А народ радовался и ликовал, да пересуды шли из конца в конец, выплескивались на улицы и передавались от одного рассказчика другому, кружась по улицам подобно летнему ветерку.

— Я, любезный, нашему благоверному императору Петру Федоровичу с первого дня как присягнул, так и верен поныне. И давно знал, что именно он Царьград от неверных освободит!