Читать книгу "ФИЛИСТЕР (Один на троих) - Владимир Исаевич Круковер"

Дорвался до чужого, падла! Вот теперь и сиди там — в башке и не рыпайся, задрот. Не смей моим телом распоряжаться! И ты, пидар, не смей высовываться! Уничтожу паразита!

Боксер встал и начал одеваться, рассуждая:

— Ну что машину купил, так я не против. И в санатории было клево. Но что моей наградой выкобенивался — не прощу. Не по понятиям так боевой наградой пользоваться!

Он вышел из гостиницы, положив дремлющей дежурной на стойку ключ от номера. Разбудил сторожа, заставив того открыть ворота, вывел машину и поехал к морю. Он вел машину гораздо уверенней меня, как–то экономно управляя ей. Я по сравнению с ним был разболтанней в движениях, суетливей.

Выехав к набережной Боксер припарковался у обочины и вышел из машины. Он стоял у парапета, смотрел на робкий восход и о чем-то думал. Я не мог разобрать его мысли, он четко обособил себя от нас с Ветеринаром. Я впервые почувствовал себя убогим гостем на чужом празднике. Крысой, умыкнувшей чужое. Мелким паскудником, посягнувшим на личное!

— Ну так и есть, — сказал Боксер внутри моей сущности. — Крыса и есть. Я хоть и не понимаю, как все произошло, но зато никогда чужого не брал без спроса. А вы не только мне в голову залезли, так и мое тело захапали, да и деньги растратили. Я, может, хату на них хотел купить…

— А откуда такие деньги-то? — робко спросил я, не надеясь на диалог.

— Трофей! — неожиданно ответил Боксер. — Что добыто в бою, то — трофей законный. Так полкан говорил. Муслимы[2] нам должны за кровь, что мы там проливали. Ладно, ты там пока помолчи, мне подумать надобно.

И я замолк.

[1] Письмо А. А. Толстой, 1857 г.

[2] Муслимы и мусульмане — одно и тоже, они сами так себя называют, просто два разных варианта произношения одного слова

Глава 35

Мало того, что мысли Боксера от меня были закрыты, так и телом я управлять не мог. А вот возможность общаться радовала — возможность договориться. Но перспектива прожить жизнь убогим наблюдателем ужасала. И где-то на границе сознания слабо попискивал Ветеринар, который боялся побольше меня. Извращенцы в понимании спортивного парня из шестидесятых были страшней мусульман. Это я, смирившийся с парадами ЛГБТ-сообществ, отношусь ко всем проявлениям сексуальных желаний спокойно.

А тем временем Боксер привез нас, собранных в его теле, обратно к гостинице и потребовал у дежурной деньги за непрожитые три дня.

— Я прожил сутки, а потом мои задачи изменились. Верните деньги за непрожитое!

— Да там немного…

— Ничего себе — немного! В сутки три пятьдесят, значит вы должны мне семь рублей. Можно три дня в столовой питаться.

С грехом пополам, с привлечением пришедшего на работу директора парню удалось выбить шесть рублей, остальное удержали в форме комиссионных. Т Боксер поехал питаться. В отличие от меня он не сунулся в городские столовые (а тем более — кафе), он выбрал заводскую столовую, куда прошел по предъявлению паспорта («я в отдел кадров») и прекрасно пообедал на 49 копеек, взяв и первое, и второе, и салат, и пирожное.

А потом направил машину к Дому колхозника, где снял койку в пятиместном номере за семьдесят копеек в сутки. А машину поставил на стоянке ГОВД (Городского Отдела Внутренних Дел), договорившись с дежурным. Причем, не пользуясь наградными документами.

Мне опять не удалось услышать, что он говорил в милиции. Парень изумительно отгораживался от общения с инородными сознаниями. А потом он пошел в КГБ.

Здание на улице Петровской, 81 народ называет таганрогской Лубянкой. Он говорит так не просто потому, что в доме находился НКВД. Жаль, что неизвестно до сих пор, сколько в этих стенах было вынесено несправедливых и жестоких приговоров. Неизвестно и то, сколько жертв было расстреляно и замучено в подвалах таганрогского НКВД. Рассказывали: забирали в НКВД в основном ночью, допрашивали в самом здании или в одном из подвальных помещений. На первом этаже был кабинет с люком, туда приводили приговоренных к расстрелу, ставили на край люка и расстреливали. Замученных до полусмерти сбрасывали живьем.

И Боксер направился именно туда, сообщив на входе (не скрываясь от меня) несколько цифр.

Его приняли по меркам сего заведения шикарно. В большом кабинете. Лично — большой начальник (Хрен их поймешь в форме гражданской авиации). Спросив, не желает ли парень откушать, со столовой доставят тот час. А, узнав что он недавно поел, предложили поднос с кофейником и сухариками. Кофе пах прекрасно и мне, отвыкшему в этой эпохи от нормального кофе, очень захотелось почувствовать его вкус во рту (парень от вкусовых и прочих органов чувств меня не отделял). Но Боксер к моему негодованию от кофе отказался и попросил чай. Ему тот час принесли электрический самовар, поверх которого в крышечке уместился изящный заварник.

А начальник продолжал рассказ о том, что с середины 1950-х сотрудниками гор. отдела Комитета гос. безопасности СССР осуществлялась работа по срыву подрывной деятельности иностранных спецслужб, а также по предупреждению и пресечению особо тяжких преступлений, наносящих ущерб безопасности государства.

— Вот как раз сейчас айзеры из Баку завезли много травы наркотической и распространяет среди подростков. Ваше присутствие тут неожиданно, но очень удачно. Надо разобраться с главой и его сподвижниками, как только вы умеете — без компромиссов и тайно. — Он записал на листке адрес и вручил его моему носителю. — Все необходимые получи́те в оружейке, вас проводят…

У меня были совсем иные планы на это тело. Мне искренне хотелось покоя, который не трудно обрести в этом наивном строе. К тому же хотелось встретиться с молодым Алешней, который сейчас скорей всего учился в школе. У него наверняка была уже собака и скоро он должен был взять в зоопарке щенка динго.

Лично я еще в Иркутске держал степную волчицу Джерри: она за пять лет не доставила мне ни малейших трудностей. Держал я ее