Читать книгу "Старообрядцы и евреи. Триста лет рядом - Григорий Владимирович Бондаренко"

евреев она, будучи подростком, ходила смотреть на место расстрела и видела все это воочию:

А за Святском, вот туды вот, у нас цегельня така была, салотопка… И вот там ета цигельня и такие вот с гор обрывы, обрывы, обрывы… И на конях, тада ж машин-то никаких же не було, и вот на конях этих евреев же вязуть. Семьями, и деточек держуть, и везуть их на тую цигельню. И там от-ко их уже расстреливають! С автомата. Поставять их у ряд, и стреляють, и стреляють. А мы же, вот так уже край Святска, и все ж слышим, как они их стреляють там. Усё! А тада уже какие недобитые, еще живые, ворочаются, так уже ходять и с автоматом и строчать, и строчать! По етих жидах, по евреям по етих. Ходять. Вот попостреляеть их уже все, они в крови. А у каких жидов волосы видно, ветер их, этот волос гоняеть… И вот попостреляли уже, кончили, всё. И мы собралися, сколько девчат. Я говорю: «Пойдемте поглядим». И хлопцы, ну, такие, подростки. «Пойдемте, сбегаем». Пошли! Дак оне там от-ко, знаешь! Одна жидовка держить детеночка, а он весь у крови той дитеночек, она держит… И хто покрытый материем, хто чем. Знаешь же, ишли с дома, так что уж ухватили там. И той детеночек в одеялочке увернутый, ляжить… Господи! Мы как глянули! Тикать оттыда! Такая жуть была!

О. К. Усова также рассказала историю о девочке, чей отец Морхул (Мордехай) был евреем, а мать Грушка (Аграфена или Агриппина) – старообрядкой. Родители девочки умерли, и она жила у своей тети-старообрядки. В какой-то момент к ним в гости пришли бабушка и дедушка со стороны отца. Узнав, что в девочке течет еврейская кровь, нацисты убили ее прямо на глазах ее родственников. Рассказчица об этом не упоминает, но довольно очевидно, что и еврейские бабушка и дедушка девочки впоследствии были уничтожены.

О. Каменецкий, потомственный старообрядец родом из Святска, также рассказал нам о расстрелах в селе:

Святск – это тоже и место Холокоста, на Цигельне, известное место, где было расстреляно 149 человек… Исключительно евреи, и дети, и та же семья Драгунских была расстреляна, их сначала прятали.

Он же рассказал нам сообщил нам о печальной истории одной из святских семей. По его словам, в селе жила старообрядческая семья, в которой дети взяли себе в супруги евреев. Уже после расстрела основной массы святских евреев немецкий офицер принес им спеленатого новорожденного ребенка и сказал, что это – их племянница из смешанной семьи и ее родители уже расстреляны. Тем не менее старообрядцы побоялись взять эту девочку из страха перед дальнейшими репрессиями, и та, по всей видимости, погибла. Пожилая информантка, которая рассказала эту историю, добавила, что после войны к ней приезжали из‐за границы родственники той девочки и говорили, что если бы она тогда спасла ее, то «жила бы как в золоте».

Н. Козлова и О. Каменецкий записали свидетельство Марии Григорьевны Усовой (урожд. Сватковская, 1930 г. р.) о ее довоенной учительнице Циле Ароновне Злотниковой. Про свою первую учительницу Усова рассказала, что та была очень хорошей, а

когда фашисты оккупировали село [Святск], то Циля Ароновна разнесла своим ученикам их метрики, хранившиеся в школе, со словами: Вам они еще пригодятся. Во время оккупации Циля Ароновна, ее муж и дочь погибли…

М. А. Ягодина описала кагаты – этим словом в Пилипах-Хребтиевских называли ямы для хранения картошки, – в которых встретили смерть жители ее села:

Было четыре кагаты – такие ямы, как силосные, как мое это все здание длины и метров пять, наверное, ширины. Когда их посгоняли туда, жидов, расстреливать в лес, их становили прямо над ямкой рядами и стреляли. Оны падали, кого убили, а хто живой. Кричали оны там, понарвали волосы… У них там над этым, над ямой держали ще скоко. Шо, думаешь, сразу пригнали да в яму? Так страшно евреи просилися, так кричали. А потом поставили их рядом, подгоняють к кагаты, строчуть, оны падають и всё. Ужас был, страх.

По рассказам Ягодиной, одна еврейка смогла спасти грудную дочь следующим образом. Когда немцы вели ее на расстрел, она незаметно перекинула младенца на двор местной украинке. Та выдала ребенка за своего собственного и вырастила его; соседи, знавшие об этом, также хранили молчание. Спасенная девочка позднее получила медицинское образование и работала неподалеку, в поселке Новая Ушица, женским врачом. После расстрела Ягодина из любопытства пошла посмотреть с другими детьми на место расстрела. Им предстала страшная картина:

А там шевелилась земля. Когда мы подходим, так жутко было, жутко. Я малая была, с двенадцать чи не было. Это в каком году? Наверно, в сорок втором уже было, а може, в сорок первом. Вот мы побегли туды, прибегаем, добегаем до этой кагаты, а какие старшие быстро побегли: «Ой, не идите, как страшно!» Что же «не идите», я такую даль пошла да «не идите». Мне хочется поглядеть, что там страшно. Хоть страшно, я все равно пойду. Подбегаем… к етым кагатам, а кагаты это так во, тако земля, как крот роет под землей, вот так кагаты были. И такой стон, что ужас, такой стон был. А понарвато вот так, видать, рвали на себе одежу, волосы. Это мне осталось в памяти. Как страшно было! Гребешки валяются, от которы в голову втыкать, плаття, платки, тако все. И стон. Нихто не кричал, чтоб нам было чутно [слышно], токо так «О-о-о», так и «А-а-а», как-то так, таким тихым голосом стон такой. Жутко так жутко было.

Протоиерею Иоанну Кляузову (1933 г. р.) пришлось увидеть Холокост в прямом смысле этого слова – в значении «всесожжение». Из города Сычевка на Смоленщине его с другими детьми привезли в белорусский город Слуцк и повели в концлагерь. Однако перед этим нацисты специально решили им кое-что показать. Протоиерей вспоминает:

Прежде чем туда попасть, нас остановили около двухэтажного