Читать книгу "Изменишь однажды... - Диана Ярук"

них. Когда я включила «Карнавал», свой любимый фильм, Артём сказал, что устал и ушёл спать, а я допивала шампанское в компании Ирины Муравьевой.

— Наденька, ты себе сейчас палец отрежешь. О чём задумалась? — врывается в мои мысли мама. Я откладываю нож, вытираю руки и снова обнимаю её изо всех сил. Так соскучилась!

— Мамуль, а под тебя летом Тимофей закапывался, когда вы вместе спали? — спрашиваю я.

— Да! Сразу твоего отца вспомнила! Я на него так ругалась тогда! — Мама вздыхает. — Зря ругалась…

— Артём ненавидел, когда я так под него копала.

Мама садится на табурет.

— Значит, и ты тоже! А я и не знала! Ты же у меня как спартанец, с младенчества в своей кроватке. А Максим что делает, когда ты так землероишь?

— Хахаха! Землероит меня ещё сильнее!

— Ох милая! Держи его крепко-крепко и никогда не отпускай, хорошо? — Мама тайком вытирает слезу. Моя золотая, чудесная мамочка. Я снова вцепляюсь в неё и обцеловываю лицо, шейку и плечи.

— Ну хватит, хватит, — смеётся она. — Давай, тазик оливье сам себя не настрогает.

В восемь вечера за нами заезжает Макс, и мы долго, постоянно что-то забывая, загружаем в его машину приготовленные закуски. Наконец, садимся сами, чтобы быть у Аниного дома через пять минут.

У неё, как всегда, самая стильная ёлка на районе. Анька не поленилась перевезти свою коллекцию игрушек, и живое дерево стоит в почётном углу, кружа голову ароматом хвои и поражая затейливостью композиции. Я вешаю на него свой подарок этому дому — стеклянных Щелкунчика и Мари и замираю, наслаждаясь заполнившим меня предвкушением чуда. Оно словно пузырьки, обволакивает мою кожу. Щекотит, будоражит, заставляет зажмуриться от почти невыносимого ощущения головокружительной радости.

Сзади подходит Максим и, приобняв за плечи, тоже разглядывает ёлку.

— Щелкунчик и Мари, как символично, — говорит он и трётся носом об это чувствительное местечко между моей шеей и ключицей. — У меня для тебя подарок, — говорит он. Когда я поворачиваюсь, Максим достаёт из кармана бирюзовую коробочку от Тиффани.

— Оо, Макс, ты думаешь, уже… — я замолкаю, когда он открывает её, но вместо кольца с бриллиантом я вижу золотое пёрышко. Достав его, Лосяш убирает упаковку в карман и аккуратно продевает пёрышко в мои волосы.

— Моей экзотичной птичке, — он нежно заправляет выбившиеся из пучка локоны за моё ухо и целует в висок. Я наскоро чмокаю Макса в губы и тащу в прихожую, где у Ани висит большое зеркало.

— Господи, ну почему ты всегда такой продуманный?! — Я не могу отвести глаз от своего отражения, поворачивая голову туда-сюда, любуясь бликами света на золотой заколке. Никогда никто не дарил мне драгоценности для волос!

— Ты меня вдохновляешь, Надя. Не могу тобой надышаться. Не могу насмотреться.

— А у меня такой обычный презент, даже стыдно, — сокрушаюсь я. — Это просто айпад и годовая подписка на музыкальный сервис… Ну и «Рэй Бэны» ещё с лета. — Достаю из рюкзака три свёртка.

Макс заверяет, что мои дары — самые прекрасные и тут же надевает очки, которые я тайно прикупила в дьюти фри, возвращаясь из Черногории, мгновенно превращаясь в сексуального полицейского. Вообще-то, он сейчас выглядит как ещё один подарок, и я не могу дождаться, когда можно будет его полноценно развернуть. Впрочем, пока никто не видит, я всё же немного щупаю его в разных местах. У Лосяша мгновенно стекленеют глаза. Кажется, мы думаем одинаково.

Мы снова неистово целуемся. Да так, что проходящий мимо Сашка шикает, напоминая, что в квартире дети. Сконфуженно улыбаясь, присоединяемся к пиршеству.

Когда все тосты уже сказаны, подарки — розданы, а дети мирно спят под столом, мы начинаем потихоньку собираться домой. Драгош уже давно поклёвывает носом, мама, хоть и держится, но видно, что из последних сил. Помогаем Ане убраться, одеваемся и снова долго грузимся к Максу в машину, спотыкаясь в полусне.

Когда я открываю глаза на переднем сиденье, то понимаю, что мы с Максом в машине одни.

— Стой, стой, я ведь должна была выйти у своего дома, — говорю я, вытирая присохшую к подбородку слюну. Вот позор-то! Заснула, пускала пузыри, да ещё и наверняка похрапывала!

— Я тебя похитил! — ухмыляется Макс, глянув на меня. — Договорился с твоей мамой, что верну тебя завтра вечером. Или послезавтра.

Мы вваливаемся в квартиру, запутываясь в ногах, не в силах оторваться друг от друга ни на минуту. Скидываем на пол верхнюю одежду и, хохоча, стаскиваем друг с друга обувь, едва не свалившись при этом. Я хочу увлечь за собой Максима в спальню, но он вдруг тормозит меня и ведёт вместо этого в зал. Там возле ёлки на полу лежит ворох одеял, а рядом — огромное блюдо с оранжевыми символами Нового года.

— Ты помнишь! — не могу сдержать слёз.

— Тут примерно два килограмма мандаринов, — подмигивает Макс.

Но мне сейчас не до них.

Мы любим друг друга под ёлкой. Долго, неторопливо. Мы есть друг у друга. Навсегда.

Эпилог

Гонорар за перевод книжки французского философа о предопределённости любви Макс потратил на что-то для ремонта в нашей новой квартире, да и забыл о ней. Пока однажды ему не написали: перевод труда оказался так хорош, что его номинировали на международную литературную премию. Будто он написал настоящую книгу! Не могу поверить. Можно и мне спроектировать где-нибудь в Пензе церковь, как у Гауди и получить за это премию по архитектуре?

Так что, сегодня вечером мы вдвоём принимаем поздравления в огромном банкетном зале, где все мужчины одеты в чёрные фраки и бабочки, а женщины сверкают драгоценностями. Я блистаю не меньше своим девятимесячным животом. Вы просто не представляете, как сложно найти дизайнерское платье, когда ты беременна и готова вот-вот родить.

Стоя среди других гостей, я слушаю, как мой прекрасный муж толкает благодарственную речь. Перечисляет имена коллег с кафедры, друзей, зарубежных учёных, семью, маму, папу, Аню, зятя и меня, жену, — «любимую, потрясающую женщину, которая вдохновила его на этот перевод».

Кое-кто из присутствующих оборачивается ко мне, так что делаю неловкий книксен, чтобы показать, что и мы не лыком шиты. Лосяш ухмыляется мне из-за стойки с микрофоном.

Во время праздничного фуршета я чувствую слабые потягивания в мышцах живота, хотя до предполагаемого срока ещё неделя. Мне нужно присесть. Макс, дававший комментарий литературному журналу тут же подскакивает.

— Всё хорошо, Максим, — улыбаюсь я. — Это, наверное, тренировочные.

Но он всё равно перед всеми извиняется, и мы вдвоём уходим с середины его чествования.

По дороге я прислушиваюсь к своим