Читать книгу "Марш на рассвете - Александр Семенович Буртынский"

отпечаталась труба коллектора, вонючий пар над ней: «Вот откуда замерзший стрежень. Теплый сток». Мелькнула какая-то догадка, но он не успел за нее зацепиться.

— В чем дело, Королев?

— Бес его знает! Сам приволок, в Лютцене валялся брошенный… Знаю их немного. В блокаду с катеров к нам присылали, по нашему мнению, барахло машина.

Он все еще копошился в затворе. Втаскивать пулемет в окоп — уйдет время. Елкин это сразу понял. Да и окоп узок. Под горой, будто учуяли заминку, началась ускоренная перебежка. На лбу у Королева вспухла ижица. ДШК был надежной защитой, и теперь уже все в траншее с тревогой поглядывали в эту сторону, Елкин чувствовал эти дальние взгляды, захолодевшей щекой.

— Вот… кажется! — Королев показал на торчащий в станине обрывок брезента, в который, видно, заворачивали пулемет при транспортировке. Может, засосало кусок в выхлопную камеру, поршень не движется, иначе что же?

В следующий момент он неловко перевалился за бруствер, но Елкин вовремя схватил его за полу, рванул назад. Щит не мог прикрыть такую глыбу, как Королев. Верная мишень, погибнет, и без толку. Не успеет. Это или что-то еще, в чем он не отдавал себе в то мгновение отчета, толкнуло его наружу, под широкий щит.

Не так уж он оказался широк. Голова и то не вся спрятана.

— Камеру отвинти и пощупай в середке, — прошептал Королев. — Отведи шток.

Но Елкин уже и сам понял, что нужно, словно только и делал всю жизнь, что ремонтировал эти проклятые ДШК, хотя всего-то раза два собирал их на курсах.

Остро, до боли стучало в виске. Он все возился с примерзшей нарезкой, сбивая в кровь пальцы, открытый противнику, всем телом ощущая тугой смертоносный поток, свистевший возле ушей, все выколупывал что-то плотное, мягкое из камеры, пока не ощутил на ладони горячий от пороха клочок, и, все еще не веря, что жив — пока жив, — скатился в окоп. И, только попав в дрогнувшие объятия Королева, прочно нажав на гашетку и ощутив всем своим существом упругую дрожь, понял — не ошибся, порядок.

И тотчас гуще, оживленней затрещало в окопах.

— Закурить бы, — сказал Королев, — по такому случаю. Ну, лейтенант, молодчик…

Елкин, сплюнув, отвел глаза, уступил место Горошкину. Из-за спины Королева к смятой пачке потянулись одна рука, другая, заскорузлые в морозной ржавчине. Пачка на время исчезла, вернулась пустой, и он машинально сунул ее в карман.

Они пошли назад по траншее, поминутно останавливаясь возле ниш с остатками патронных ящиков, и Елкин снова вспомнил про коллектор.

— Лейтенант! — обронил кто-то с сочувственной весельцой. — Голову побереги, не высовывайся.

— А то муха укусит. Железная.

У него вдруг оттаяло, потеплело на душе.

— Чегой-то не идет выручка…

— Сколько сможем — положим, вот и вся выручка. Верно, лейтенант? Вся прибыль…

Он усмехнулся. Теперь он уже был спокоен. И пистолет грелся за пазухой. В нем оставалось шесть нетронутых — напоследок. А в сердце все таяло, таяло.

Притулились в тесном, выдавшемся к обрыву окопчике. Сзади засопел Харчук. Наверное, все время так и не отставал от него. Коллектор теперь виден был весь, со ступеньками — спуском, спрятанными в цементной стенке.

— Чего вы им про подмогу морочили? — спросил Королев, а в глазах его полыхнул странный огонек. Елкин промолчал, огонек потух, и в складках твердого рта залегла усталость. — Сынок у меня на Первом Украинском, не пишет. Ваших лет…

«У него сынок, у меня — мать, у всех кто-то».

Немцы под горой окапывались — летели желтовато-белые выбросы, а с переправы все ползли, подползали к ним, и он подумал: на все про все полчаса-час, а тогда они двинут, попрут. Зябкость прошла в плечах. И нелепая, как во сне, из небытия, сладковатая мысль — доброта ее родила, доброта: отойти, скатиться в лощинку к городку, уступить дорогу, все равно ведь просить не будут. А так — сомнут и даже догонять не станут.

— Королев, передай — беречь патроны. Два пулемета на отсечку, остальным молчать.

Он снова пошел на левый фланг, к ступенькам, прикидывая и так и сяк засевшую в голове придумку насчет коллектора, и тут столкнулся с Лидой. Подумалось: «Сердится, что ли? Удивительно все-таки, люди — они и до конца люди». Она попыталась протиснуться мимо, но замерла, ладонь ее скользнула ему под воротник. Он видел только ее шапку, запачканную щеку:

— Не сердись, — сказала она.

— За что?

— Трудно тебе.

— Как всем.

Молчание. И порывистый шепот:

— Это ведь никогда не забудется… Это утро.

«Если будет кому вспоминать». — Он легонько отстранил ее.

— Давай, Лидок, — нашарив ее руку, прижал щекой, тайком чмокнул. Она, не глядя, нащупала крючок, застегнула ему ворот.

— Совсем забыла… — подняла она глаза, в них не было смятения, только ласка в горькой зеленоватой глубине. И еще озабоченность. — Ветров тебя зовет. Там, в блиндаже.

— Разве его не отправили утром с поляком?

— Не захотел. Своих, говорит, дождусь… Дождется. А может, из-за меня. Я, говорит, люблю тебя. Надо же! Только ты с ним поосторожней. Висок задет. Не видит он. Ослеп.

Он позвал Королева, оставил за себя, сам торопливо скатился по склону к блиндажу. Навстречу ковылял старшина с туго набитым вещмешком.

— Вот, — сказал, — сухой паек несу, нарезал по порциям. Возьмите свою.

Елкин отмахнулся.

— Немец живой, — сказал старшина, — за ранеными ходит. Я его определил.

Он не сразу понял, что за немец, только у самого блиндажа увидел тощую фигуру с отмороженным носом. Пленный прополаскивал в снегу старые бинты.

Возле блиндажа мирно жевала запряженная в двуколку лошадь, уткнув морду в мешок.

Из бункера пахнуло тяжким духом. Стонали раненые. Те, кому было полегче, сидели, прислонясь к стене, маячили огоньками цигарок.

Он не сразу разглядел носилки в углу с горбатившейся под плащ-накидкой фигурой. В бликах коптилки лицо Ветрова было непривычно белым, и на нем неестественно блестели черные пятна глаз с золотистыми, как в стекле, точками.

Губы его шевельнулись.

Елкин скорее почувствовал, чем услышал голос, нагнулся.

— Как, держитесь?

Он кивнул.

— Может, еще выручат, не дрейфь.

Елкин снова кивнул и улыбнулся.

— Ты меня прости, если что. — Рука Ветрова выпросталась. Он пожал ее, уложил обратно. Но рука бессильно выпала из-под накидки.

— Извини, слышь… Лидку побереги.

— О чем разговор.

— Да, еще оставь гранату. Сюда, под бок.

— Брось. Чего мелешь?

— Оставь, оставь… Вот так. Спасибо.

Голова чуть заметно кивнула. Сомкнулись ресницы, только сейчас Елкин заметил, что они длинные, как у девчонки. Тихо, стараясь не задеть чужие ноги, попятился к выходу. И стал взбираться по скользкому склону, забирая левей, пока не выполз к траншее, как раз над коллектором. Труба внизу была защищена