Читать книгу "Провинциальная история - Карина Демина"

Или все-таки к ведьме? Если поглядеть, то после можно будет Стасику рассказать…

Кусты вдруг зашевелились, заходили, и, прежде чем Антошка перепугался в конец, на опушку выбрался зверь невиданный. Сразу понятно, что ведьмин: сам черный, что в угле вымазанный, шерсть дыбом торчит, глазищи огнем горят.

Сердце сразу и рухнуло в пятки.

Зверь же уставился на Антошку глазищами своими и сказал:

— Мяу!

— Мамочки, — прошептал Антошка, которому давешний план пойти в услужение больше не казался сколь бы то ни было прекрасным. Напротив, потянуло домой, пусть к Акулине, с которою можно будет про Аленку поговорить, пускай она сперва спросит, чем Антошке прилюдно со сватовством позориться, и к самой Аленке, толстозадой и справной, и к корчме, к столу им, Антошкою, доблеска вытертому.

Только…

Он поднялся, не спуская со зверя настороженного взгляду. А тот…

— Умр, — сказал веско и, развернувшись, пошел по дороге. Антошка с тоскою оглянулся.

— Не держи зла, маменька, — сказал он, отвесивши поясной поклон дороге. — И вы, сестрицы, не забывайте сваво братика…

Из глаз сами собой потекли слезы, но спорить с дивным зверем Антошка не посмел.

Оставалось лишь надеяться, что собою ведьма будет не зело страшна.

И не зла.

И…

[1] Утюги – изобретение относительно недавнее и долгое время недоступное многим слоям населения. Еще моя бабушка гладила белье с помощью особой доски с зубчиками. Белье накручивалось на деревянный валик, а потом доской этой каталось—разминалось по столу. 

Глава 21 Где повествуется о женской красоте и сложностях в выборе правильного супруга

Все люди рождаются свободными и равными в правах, но некоторые потом женятся.

Жизненное наблюдение, сделанное почтеннейшим Густавом Аурели, владельцем траттории «Хвост карася».

Стася сама не поняла, как так получилось. Вот они с боярыней Анной Иогановной беседуют, точнее беседует боярыня, а Стася слушает, и вот уже Стася стоит на скамеечке, а вокруг нее хороводы водят, одно за другим платье примеряя.

— Чудесно, просто чудесно! — боярыня в ладошки хлопает.

Девки сенные — кажется, они именно так назывались, но до конца Стася уверена не была — кивают, причем на лицах одинаково восторженное выражение, а сама Стася чувствует себя полною дурой.

Точнее, худой.

Слишком худой для этих нарядов. Ладно, рубашка, которая в пол, она сама по себе свободного крою, так что лишь веревочку на горловине подтянули, и села если не хорошо, то терпимо.

— И вот то платье, которое с листочками, — махнула рукой боярыня. — Я его когда-то шила, но по молодости маловато вышло…

С платьями, в отличие от рубахи, не ладилось. Все же и в годы более молодые боярыня отличалась приятной округлостью фигуры и немалым богатством, а вот Стася…

…из платьев она почти вываливалась.

И вторую рубаху девицы прямо на ней подшивали, и делали это столь споро, что не оставалось сомнений: о швейных машинках здесь знать не знают, ведать не ведают.

На Стасю натянули очередное платье, узкое сверху, но расходящееся от пояса этаким колоколом. И ладно бы просто колоколом, но ведь и рукава-то до самой земли свисали.

Вот теперь и она добра девица.

Красна, то есть. Или все сразу, и добра, и красна.

Стася пошевелилась, пытаясь понять, как люди вообще с этакими рукавами живут. И ладно, что в них прорези имеются, чтоб руки высовывать, но ведь хвосты-то, считай, пол метут. Или почти метут.

— А пожалуй, что неплохо… — задумчиво произнесла боярыня и соизволила подняться с лавки. Она сама подошла к Стасе и ущипнула за талию. — Конечно, лишь на первое время… в Китеже все больше на западную манеру ныне носят, но Тадеуш такой ретроград… с другой стороны, вы без мужа…

Стася кивнула, подтверждая, что таким полезным в хозяйстве созданием, как муж, еще не обзавелась.

— Ничего, найдете… я отправлю с вами Матренку…

…девица, похоже, именно упомянутая Матренка, бухнулась на колени, глядя на Стасю с суеверным ужасом.

— …она и шить горазда, и вышивать умеет. Тканей… пока пособлю, а то… вы не поймите превратно, но ваш наряд… безусловно, хорош… удивителен… однако… в наших краях люди не поймут. Люди здесь еще большие ретрограды, чем Тадеуш.

Она махнула рученькой, и засияли, засверкали драгоценные камни, украшавшие платье боярыни. Камни были на широких браслетах, и на массивном ожерелье, они переливались на головном уборе, который больше всего напоминал корону, надетую поверх паутинки-ткани.

Стася пыталась вспомнить, как же он называется, но…

— А потому, надеюсь, не обижу вас…

— Нисколько, — выдавила Стася, желая лишь одного — слезть с этой лавки.

— Вот и чудесно, — улыбка у боярыни была такой… искренней, что Стася даже почти поверила, будто та помогает исключительно по доброте душевной. Потом, правда, посмотрела в глаза и успокоилась: все нормально, никакой доброты. Просто этой женщине, которой Стася категорически не понравилась, что-то от нее нужно.

Настолько нужно, что она и платьем поделиться готова.

И вообще…

Белые пальчики боярыни прибрали ткань по бокам, натянули так, что показалось, еще немного и треснет этот несчастный сарафан.

— Исподницу[1] другую надобно, — сказала она задумчиво. — Запястья несите! Да с жемчугами!

Боярыне тотчас подали шкатулку, из которой на свет появилась пара широких браслетов. Анна Иогановна ловко перехватила ими рукава рубахи.

— Великоваты будут, — Анна Иогановная поморщилась, а Стася вздохнула. Что поделаешь, если руки у нее куда тоньше боярских. — Но ничего, пока сойдет, а после уж свои справите… летник пущай этот останется…

Она отошла, кивнув то ли Стасе, то ли девицам.

— Оно, конечно, надо бы и узорочье подобрать…

— Не надо, — Стася хотела было сойти с лавки, но боярыня замахала руками.

— Погоди… Горынька, тащи пояс! Тот, который наборный, с кольцами. А вот с волосами что делать-то? Срам-то какой… простите, госпожа ведьма, это я так… в ваших-то обычаях, оно, может, и не срам вовсе, а у нас, когда у бабы… женщины волос короткий, так оно только после болезни. Или какого… дела нехорошего.

Покосившись на служанок, что застыли, рты приоткрыв, боярыня доверительно произнесла:

— Разлучницам, случалось, косы стригли.

— И в перьях валяли, — пискнул кто-то, но смолк под строгим взглядом Анны Иогановны.

— А если… да, пожалуй… Глашка, тащи венчик, тот, который малый с жемчужной поднизью[2], покрывало кисейное и ожерелье[3] не забудь.