Читать книгу "Как квакеры спасали Россию - Сергей Никитин"

К концу июля 1926 года Комитет служения американских Друзей был готов начать сбор средств, причем у американских квакеров уже была договоренность с двумя благотворителями о сумме 15 000 долларов. Но внезапно Комитет решил пересмотреть свою позицию. Вилбуру Томасу, секретарю Комитета, стороннику работы квакеров в России, было сказано, что «финансировать столь крупные проекты на предлагаемых условиях и тем более гарантировать продолжение финансирования в течение пяти лет» неразумно. Лондон тоже сдержанно отозвался на предложение, дав понять, что английские квакеры «не могут обещать какого-либо финансирования в настоящее время».

Филадельфия сообщила Анне Хейнс, что денег на ее проект нет и не будет. Она пришла в отчаяние, умоляла Комитет не отказываться от ее плана, предлагала приехать в США и лично выступить перед широкой общественностью, принять участие в сборе средств. Она писала Вилбуру Томасу:

Какая жалость… упустить возможность открытия школы для медсестер из‐за отсутствия средств на ее содержание. Тот тип медсестры… который мы надеялись подготовить в результате обучения… был бы очень востребован в России, особенно в сельской местности. Ведь мы были первой иностранной организацией, которой власти дали добро на открытие в России образовательного учреждения. Эта работа осуществлялась бы исключительно в пределах Москвы… Мы ведь давно пришли к выводу, что полезна только та работа Друзей, которая предполагает оказание небольшой технической помощи, демонстрирующей наш дружественный настрой по отношению к России. Нельзя останавливаться ни перед чем в деле сбора средств для нашей будущей школы.

В 1926 году Наркомздрав дал квакерам уникальную возможность открыть иностранное образовательное учреждение в Советской России, однако противоречия между сотрудниками Комитета служения американских Друзей и усиливавшееся недовольство американских квакеров стилем руководства Вилбура Томаса (усугубленное разногласиями между британскими и американскими квакерами) нарушили планы Анны Хейнс.

Теперь у Анны не оставалось никаких резонов для того, чтобы оставаться в Советской России. Американские квакеры справедливо считали сомнительным предприятием вклад существенной суммы в проект, который в одночасье мог быть закрыт или у них отобран. Большевики ничего не теряли, выдвигая финансовые условия: согласятся американцы – отлично, откажутся – не велика потеря. Глядя на эту ситуацию из дня сегодняшнего, невольно думаешь, что такой поворот событий не только не содействовал развитию советского сестринского дела, но замедлил прогресс в деле обучения медсестер. С другой стороны, нет никаких сомнений, что у Анны Хейнс через несколько лет отобрали бы ее детище, и хорошо, если бы просто выслали из страны, а ведь могли бы обвинить во вредительстве, троцкизме, уклонизме и прочих злодеяниях и расстрелять либо отправить в лагеря. 18 октября 1926 года Анна Хейнс уехала из СССР.

Последний проблеск надежды на участие квакеров в медицинских проектах в Советском Союзе имел место в 1928 году. В год столетия со дня рождения Л. Н. Толстого квакеры пытались договориться об открытии училища для медсестер в рамках инициированной советскими властями программы создания образовательного центра в Ясной Поляне: именно в том году Александра Толстая открыла Яснополянскую школу имени Л. Н. Толстого.

В тот год в Ясную Поляну съездила квакерея Эмма Кэдбери:

Рассматривалась возможность квакерского участия в работе больницы в Ясной Поляне, которую власти строят к столетней годовщине со дня рождения Льва Толстого. Вот почему я провела несколько дней в этом интереснейшем месте, а заодно немного познакомилась с жизнью крестьян. Мы даже переночевали в доме писателя, хотя нынче это – музей. Мы обедали в кооперативной столовой, в амбаре на территории усадьбы. Дочь писателя Александра Толстая живет здесь почти все время и принимает деятельное участие в жизни местного сообщества. Она показала нам две школы. Одна из них готовит наиболее одаренных девочек и мальчиков к поступлению в университет, тогда как другая, расположенная в нескольких милях от первой, предназначена для детей с отклонениями в развитии, и в ней учеников обучают не только наукам, но и ремеслам. Дух свободы ощущается в каждой из школ, и дети вполне осознают свою ответственность за будущее села. Дух Толстого и его учение несомненно оказывают влияние на воспитание этой молодежи.

И хотя было понятно, что шансы на успех минимальны, Друзья упорно пытались выстроить конструктивные отношения с советской властью, предлагая свои услуги, свой опыт и знания, обещая передать оборудование для больницы, которую предполагалось построить как мемориал Льву Толстому. Анна Хейнс в случае успеха была готова вернуться в Советский Союз, чтобы принять посильное участие в новом проекте. Однако большевики проявили минимальный интерес к тому, чтобы в работу в Ясной Поляне были вовлечены иностранцы. Квакерские предложения были отвергнуты.

К лету 1926 года работа квакеров в Бузулуке была свернута, в Тоцком оставалась Нэнси Бабб, привыкшая работать в одиночку, опираясь на местное крестьянство. Из квакерской миссии в Сорочинском последними уехали Алис Дэвис и Надежда Данилевская. В январе 1927 года обе приехали в Москву в Борисоглебский переулок, где – в самом центре столицы – располагался квакерский офис.

Власти еще в ноябре 1922 года выдали квакерам в их полное владение небольшой особняк, который с улицы казался одноэтажным, но на самом деле в нем было два этажа – второй этаж имелся лишь над частью здания. Это был деревянный оштукатуренный дом, построенный в 1817 году; он и по сей день стоит в Борисоглебском переулке, который в советское время (с 1962 по 1994 год) назывался улицей Писемского. В разгар голода, когда квакеры перебрались сюда из офиса на Большой Никитской, 43 (где они делили здание с другими организациями), в московском офисе был многочисленный штат, так что переезд оказался своевременным. Задержка с обеспечением офисом объяснялась дефицитом пригодных для этого площадей в столице. В особняке было достаточно места и для конторских помещений, и для жилых комнат, причем не только для квакеров, но и для сотрудников баптистской и менонитской служб помощи. Дом этот находится на удобном расстоянии от центра в тихом переулке, в той части города, где разместились посольства и консульские службы. Иностранные сотрудники и русский персонал очень хорошо отзывались о бытовых условиях московского офиса: там было просторно и тепло даже в те годы.

Надо сказать, что здание на Борисоглебском представлялось квакерам их будущим квакерским посольством, или – в более поздней терминологии – квакерским центром.

Идею квакерского посольства с энтузиазмом развивал еще в 1918 году Теодор Ригг, глава квакерской миссии 1916–1919 годов. Этот термин он использовал неспроста.

В 1918 году в Лондоне был образован Совет международного служения (Council for International Service, CIS), представлявший Годовое собрание Лондона и Дублина. Во многом новый орган напоминал Комитет служения американских Друзей. Во главе Совета международного служения был Карл Хит. Этот человек стал квакером незадолго до получения должности – в 1916 году, – однако он был хорошо известен Друзьям после восьми лет работы в качестве секретаря Британского национального совета мира. Карл Хит был убежден, что миротворческая работа должна основываться на религиозной основе. Это необходимо для того, полагал Хит, чтобы противостоять пылу патриотического национализма. Идея квакерских посольств в разных столицах мира пришла от Карла Хита, равно как и терминология. Он считал, что работа этих посольств будет координироваться квакерским «форин офисом» в Лондоне, а трудиться в представительствах Общества Друзей будут квакерские «послы и атташе». Такое его смелое видение квакеры сочли весьма амбициозным, но сама идея им понравилась, только вместо слова «посольство» Друзья решили использовать термин «центр», а квакерский «посол» стал именоваться «представителем».